Люся села, отставила миску с дымящейся картошкой и помолчала, глядя в стол. Потом подняла взгляд на мужа и поинтересовалась:

— Значит, дома теперь сидеть будешь?

Геннадий Ильич дома сидеть не собирался. Но ему не понравились нотки, которые он услышал в Люсином голосе, чему очень способствовал алкоголь, разошедшийся по жилам. Он налил обоим и пожал плечами:

— Почему нет? Я свое отпахал.

— Да уж, — саркастически произнесла она. — Прям герой труда.

На своей должности администратора кафе «Плакучая ива» Люся зарабатывала в полтора раза больше Геннадия Ильича, не считая левых доходов, которых выходило иногда больше самой зарплаты. Так повелось уже давно, но до сих пор она ни разу не попрекнула его, за исключением разве что легких подтруниваний и безобидных шуточек.

— Вкусная буженина, — сдержанно похвалил он, чтобы сменить пластинку. — Нужно будет на Новый год запечь.

— Кто мясо покупать будет? — поинтересовалась Люся, не пожелавшая погасить свою язвительность. — Знаешь, какие цены перед праздником? Тебе какую пенсию назначили, Гена?

— Пока никакой, — еще более сдержанно ответил он. — Сперва нужно документы собрать и заявление подать.

— Вот и я о том же. Тебя год мурыжить будут: это переделайте, тут дата не та, здесь печать размазана. Так что зубы на полку, Гена. Переходим на мойву.

Большая часть Люсиной зарплаты уходила на ее собственные нужды, она также подбрасывала деньги сыну. За достойный рацион отвечал Геннадий Ильич. Он же оплачивал квартиру, телефон, Интернет и прочие текущие счета. Поэтому реплика жены показалась ему необоснованной и обидной. Тем более что он не собирался сидеть сложа руки.

— Давай не будем, Люся, — проворчал он.

— Почему же не будем? — спросила она, и, заглянув ей в глаза, он запоздало вспомнил, какими несносными становятся женщины, если спиртное ударяет им в голову.

Это был как раз такой случай.

— У меня сегодня юбилей, — напомнил он. — Круглая дата.

— Ты сам круглый, — сказала Люся.

Он смотрел на нее, ожидая, что она улыбнется, придав своим словам шутливый оттенок. Люся этого не сделала.

Геннадий Ильич налил только себе и выпил. Она ничего не сказала и смотрела на него не со злостью, а даже вроде как с жалостью. Как на больного.

— Значится, так? — медленно произнес он. — И что это все значит?

— Я ухожу, — сказала Люся.

— Куда? — опешил Геннадий Ильич. — Ночь же.

— Завтра, — уточнила она. — Когда вещи соберу.

— Какие вещи?

— Свои, — ответила Люся. — На первое время. Остальное позже заберу.

Геннадий Ильич почувствовал, как кровь отливает от лица и от головы. Она, голова, сделалась пустая, как бубен. Он никак не мог взять в толк, о чем толкует жена. Вернее, так: понять-то он понял, а вот признать это был не готов, потому и тупил.

— Что случилось? — спросил он. — Я тебя чем-то обидел?

— Ты у меня молодость забрал, — сказала Люся. — Сначала я глупая была, верила в тебя. Потом надеялась, ты изменишься, добьешься чего-то в жизни. Потом перестала и ждать, и надеяться. Привыкла. Смирилась.

— А теперь что?

Растерянность Геннадия Ильича сменилась холодным, просто-таки ледяным спокойствием. Он задал вопрос и он хотел услышать ответ.

— У меня другой мужчина.