— Мне надо с вами поговорить, — сказал он сухо, — про матч. Он окончился на том самом раунде.

Мод пожала плечами.

— Я так и знала.

— Нет, не знали, — возразил он. — И вы не знали, и я не знал.

Она повернулась и посмотрела на него с подчеркнуто скучающим видом.

— Да стоит ли об этом вспоминать? — бросила она. — Профессиональный бокс — это профессиональный бокс, и мы все понимаем, что это значит. Потому-то матч и окончился именно на том самом раунде, как я вам говорила.

— Верно, — сказал он. — Но вы не могли знать, что так будет. Во всем мире только мы с вами твердо знали, что я не выбью Пауэрса на шестнадцатом раунде.

Она промолчала.

— Ведь знали, правда? — голос его звучал властно и требовательно; и когда она снова упрямо промолчала, Пат подошел к ней вплотную: — Отвечайте

— знали?

Она кивнула.

— Но все же он был нокаутирован именно на этом раунде, — настойчиво повторила она.

— Нет, не был! Он вообще не был нокаутирован! Понимаете или нет? Я вам сейчас все объясню, только выслушайте меня! Я вам не солгал. Понимаете? Не солгал! Я был болваном, и они меня провели, да заодно со мной и вас! Вам показалось, что вы сами видели нокаут. А мой удар был слишком слаб для этого. Да и попал я не по опасному месту. Пауэрс просто притворился. Он разыграл нокаут, понятно?

Пат остановился и выжидательно посмотрел на Мод. И вдруг по биению сердца, по внутреннему трепету она поняла, что верит ему безоговорочно, и ей сразу стало тепло и радостно оттого, что вернулось это доверие к нему, чужому ей человеку, которого она видела всего второй раз в жизни.

— Ну, так как же? — спросил он, и от этого властного голоса что-то еще более сокровенное дрогнуло в ней.

Она встала и протянула ему руку.

— Я вам верю, — сказала она. — И я рада! Так рада!

Он задержал ее руку гораздо дольше, чем она ожидала. Под его загоревшимся взглядом бессознательно вспыхнули в ответ и ее глаза. «Вот это настоящий человек», — впервые в жизни подумала она. Она первая опустила глаза, его взгляд последовал за ними — и оба, как и в тот раз, посмотрели на крепко сжатые руки. Невольным движением он порывисто всем телом подался к ней, как будто хотел обнять ее, и сразу, с видимым усилием, сдержал свой порыв. Она поняла все, почувствовала, как его рука притягивает, привлекает ее. И, к великому своему изумлению, ей вдруг захотелось подчиниться, неудержимо захотелось почувствовать сильное объятие этих рук. Будь он настойчивей, она не стала бы сопротивляться. И когда он овладел собой и, сжав ее руку так, что чуть не раздробил пальцы, отпустил, — нет, почти что оттолкнул ее, — Мод почувствовала, что у нее кружится голова.

— Боже мой, — шепнул он, — да вы созданы для меня!

Он отвернулся, провел ладонью по лбу. Она чувствовала: если он посмеет пробормотать хоть одно слово извинения или оправдания, она возненавидит его навсегда. Но какое-то безошибочное чутье руководило им, когда дело касалось Мод, — он понимал, как вести себя с ней. Она снова села к своему столу, а он, повернув стул так, чтобы видеть ее, сел напротив.

— Вчера я весь вечер пробыл в турецких банях, — сказал он. — Я послал за одним стариком, бывшим боксером; он старинный приятель моего отца. Я был уверен, что нет таких вещей, которых он бы не знал про бокс. И я заставил его рассказать мне все. Самое смешное — я его никак не мог убедить, что не знаю того, о чем спрашиваю.