Парнишка босой в круг вскочил, порты изорванные подтянул и давай коленца выбрасывать, паль век стачивать, припевая:

— Эко черт, эко бесенок! — довольно потер руки Тимоша. — Что выделывает? Дуй сюда!

Проезжая через торг, Болотников заметил бойкого парнишку, осадил коня:

— Как зовут, малый?

Тот ответил смело:

— Андрюхой, большой воевода!

— Шустер. Родители есть?

Тут какой-то мужичок подтолкнул парнишку к Болотникову:

— Сирота он, Иван Исаич, милостью кормится. Взял бы его к себе. Не гляди, что мал, дюже расторопен.

Болотников с седла свесился, руку на голову парнишке положил, погладил шелковистые волосы:

— Приходи, Андрейко, стряпуха Фекла накормит, приоденет. Понравится, оставайся у меня.

И, выпрямившись, окинул взглядом человеческое море, сказал следовавшим за ним полковникам и атаманам:

— Кого в бражничестве уличу, накажу. Кабатчиков о том известить. Готовьтесь, воеводы, к скорому бою. Войско на нас Шуйский выпустил.

Поджидая казаков-донцов, Болотников расположился с трехтысячным крестьянским войском в комарицкой земле, далеко выставив сторожевые охранения, скрытые дозоры. А к Кромам и Туле, Кашире и Веневу, Калуге и Можайску, Орлу и Ржеву, Старице и Дорогобушу послал Иван Исаевич своих есаулов с малыми отрядами. Напутствуя, повторял не единожды:

— Людьми обрастайте, атаманы, раздувайте пожар. Бейте бояр повсеместно, изводите их под корень.

Ушел к Курску Артамошка Акинфиев. Прощаясь, Болотников сказал ему:

— Небогат ты людом, но не печалюсь, в народ идешь, и он тебе, Артамошка, надежда и опора верная. Не за Шуйским и боярами правда, за нами она, атаман. Добудем ее, не пожалеем живота…

В Севске поселился Болотников в воеводских хоромах и в тот же день назначил на воскресенье встречу с уличанскими старостами из сел и деревень.

К назначенному часу собрались комарицкие выборные в трапезной, где загодя столы накрыли соленьем разным, птицей и рыбой жареной, карасями в сметане, пирогами.

— Садитесь, гости дорогие, почтенные выборные земли комарицкой, — широким жестом повел Иван Исаевич. — Совет с вами держать хочу. — И уселся в торце стола.

Старосты рассаживались степенно, крестились, ждали, о чем речь поведет воевода. Стряпухи внесли жареное мясо на деревянных подносах, горшки с кашей. За столами стало оживленно, весело. Налили медовуху. Болотников поднялся.

— Люди именитые, севские!

В трапезной затихли.

— Много наслышан я о вас доброго, и про вашу жизнь мне немало ведомо. И то известно, как кровь проливали за вольность, да какие обиды чинил вам Годунов, а ныне Василий Шуйский. Настала пора всем мужикам объединиться против бояр-притеснителей.

За столами шумок, словно ветерком пахнуло. Болотников обвел взглядом выборных, дождался тишины.

— До меня слухи дошли, будто мнетесь вы, ратников давать не желаете. Отчего бы? Аль по боярству слезу пускаете?

— Прости, Иван Исаевич, — прервал Болотникова севский староста. — Помочь тебе мы завсегда рады, но крестьянское дело, сам знаешь, сдерживает.

— Дело, говоришь, крестьянское? — Болотников хитро прищурился. — А бояр извести повсеместно — чье дело? Нет уж, старосты, даточных людей вы в мое войско отдайте, не держите для Шуйского. За чужие спины не хоронитесь, худо обернется вам такое коварство, ежели мы бояр не изведем. Расправу над вами чинить будут лютую и милостей от притеснителей не ждите.

— Речь твоя верная, Иван Исаевич, нам ли боярская ласка не известна? — поддержал земский староста. — Земля комарицкая до годуновского разорения медом и хлебом, льном и коноплей, воском была богата.