Изменить размер шрифта - +

Открыл глаза: за столом мужики сидят, щи хлебают, бубнят. Крайний от Андрейки, заросший, бородатый, говорит с хрипотцой в голосе:

— Нам один путь, в ополчение подаваться, ядрен корень.

Андрейка приподнялся. От кого он слышал это «ядрен корень»?

И вдруг припомнил, закричал радостно:

— Артамошка!

Акинфиев повернулся удивленно:

— Ба, да это же Андрейка! Экой ты вымахал. Поди, Иван Исаевич и не признал бы!

В тот день они сидели вдвоем долго. Андрейка рассказал Артамошке о своей жизни, что Тимоша подался в казаки, а он намерен вступить в нижегородское ополчение, к Минину. И обрадовался, когда услышал:

— А я, Андрейка, ватагу свою в ополчение привел.

— Принимай и меня к себе, Артамошка. Вишь, судьба нас сызнова свела.

Не в позоре Господин Великий Новгород, а в беде, ибо не добром впустили свеев, а вошли они в город коварно.

Земля озер издревле, еще от Биргера, ходившего походом на новгородские пятины, манила свеев. Отпор Биргеру дал князь Александр Ярославич, прозванный зато Невским…

Отброшенные от Орешка рыцари Делагарди взяли Кексгольм и двинулись к берегам Волхова. Вблизи Хутынской обители Делагарди встал лагерем. Пять тысяч его рыцарей ждали от своего предводителя золота. Оно было, по их представлению, рядом, за новгородскими стенами.

К Делагарди приехал стольник Бутурлин. Долго рядились воеводы, как на торгу, однако к согласию не пришли. Стольник склонял свеев поспешать к Москве, куда должно подойти земское ополчение, прогнать ляхов за рубеж, а когда очистят российскую землю, говорил Бутурлин, не Владиславу на царском престоле будет место, а одному из сыновей короля Карла — Филиппу либо Густаву. И на Руси сызнова начнется варяжская династия.

Но Делагарди стоял на своем. Нет, говорил он, отдайте королю Копорье и Ям, Орешек и Ивангород, Гдов и Ладогу.

Но и Бутурлин оставался непреклонным: мы, заявлял он, землей российской распоряжаться не вольны, а как обещали, царя из свейского края примем…

Не догадывался стольник, что злоумыслил Делагарди. Безлунной ночью, когда рассвет был близок и особенно морил сон, рыцари бесшумно подступили к Чудинцевым воротам. Ворвались в Новгород, резали и грабили, жгли и насильничали. Сопротивлялись новгородцы, но удар был неожиданным, и князь Новгородский Иван Одоевский с митрополитом Исидором подписали договор, в котором, будто бы с ведома бояр и народа московского, условились с королем Карлом о вечном мире и, отвергнув Владислава, принять на царство одного из детей Карла, на кого королю указать будет угодно.

Восемнадцать статей в том договоре. Исполни их, и Москва и Русь оказались бы в зависимости от шведской короны.

Подписывая договор, Делагарди еще не знал, что среди рыцарей зреет недовольство. Новгородская казна оказалась пуста. Ее запасы пошли на воинство еще Скопина-Шуйского, а в пожаре сгорели богатства именитых людей. Свей роптали: где обещанное золото?

Минет совсем короткое время, и шведы покинут негостеприимный Новгород, уйдут на Балтику.

 

Земли коронного гетмана Станислава Жолкевского по всей Речи Посполитой, но в последний год он обосновался в варшавском имении. Здесь, в версте от города, — захудалое поместье пана Анджея Рынды, а у того жена, чудесная пани Ануся, молодая красавица, будто искусной рукой резчика выточена из белого мрамора. А уж какая веселая и озорная! У коронного гетмана при одном воспоминании о прекрасной Анусе сладко замирало сердце.

Было темно, когда Станислав Жолкевский возвращался в свое имение. Позади кареты ехали десять верных гайдуков, столь необходимая для тех лет охрана, когда, того и гляди, могли напасть взбунтовавшиеся холопы или разгульная шляхта.

Дорога повела мимо поместья Рынды, и коронный совсем было собрался сказать ездовым, чтобы поворотили к пану Анджею, но, решив, что пани Ануся уже спит, а ему, вельможному пану Станиславу, пан Рында ни к чему, передумал.

Быстрый переход