— Давайте обойдемся без эмоций, — произнес Дмитрий, стремясь прервать явно старый спор. Тем более что он не доверял словам Марины. Совершенно очевидно, что она могла сыграть на его чувствах, согласно заранее продуманному плану. — Да, Марина меня сильно привлекает. Но сейчас, я полагаю, речь пойдет о других вещах?

— Да, — произнес граф, не сводя испепеляющего взгляда с дочери. — Когда я увидел тот листок, что ты издал по случаю венчания на царство, то немало задумался. На престоле Польши и Литвы сейчас сидит Ваза. Что мало кому нравится, особенно из-за иезуитов, кружащих вокруг него. Ты знаешь — у нас сложная обстановка. Протестанты, католики, православные, и все тянут в свою сторону. А он уже в Швеции отличился, да так, что прогнали. И у нас допрыгается — тоже прогоним.

— Сигизмунд опирается на прямую поддержку Папы. Поэтому подле него всегда будут иезуиты и верные католики.

— Не все… уже не все. Поражение под Смоленском подорвало его положение. Он снова сидит без денег и пытается переговорами и пустыми обещаниями хоть чего-то добиться.

— Мне говорили, что он едва смог сбежать.

— Так и есть. Если бы не тот француз со своими рейтарами — ты бы его в плен и взял или убил.

— Хорошо, — кивнул Дмитрий. — Ты начал говорить про листок, в котором я описал кратко свою родословную. Что тебя в ней заинтересовало настолько, что ты приехал сюда, в Москву?

— Если ты возьмешь мою дочь в жены и сделаешь царицей, то я и все мои родичи будем отстаивать твои интересы на выборах в Сейме, — максимально торжественно произнес Ежи Мнишек. Дмитрий промолчал, обдумывая, а граф продолжил: — Мы контролируем все крупные города Великой Польши и значительную часть Малой. В Литве есть кое-какие связи, но не так чтобы и большие. Поэтому победу гарантировать наверняка не сможем. Впрочем, в тебе течет кровь и Рюриковичей, и Гедиминовичей, поэтому Литва к тебе может очень благосклонно отнестись. Если бы в свое время твой отец не юродствовал, то и его бы избрали. Он выглядел вполне подходящей компромиссной фигурой между партиями Валуа и Габсбургов.

— Ежи, — наконец произнес Дмитрий. — Почему ты считаешь, что я вообще хочу принимать корону Польши и Литвы? Не знаю, говорила тебе дочь или нет, но я и от Московской короны отбивался как мог. Мне не интересна власть сама по себе. Она меня гнетет и удручает.

— Говорила, — кивнул граф.

— И она тебе говорила, что я считаю Речь Посполитую безумным балаганом?

— Говорила. — В этот раз Ежи уже улыбнулся.

— Тогда почему ты предлагаешь мне то, что мне не хочется брать? Это, по меньшей мере, странно. Что выиграет твой род — понятно. Сильный станет сильнее. Но что выиграю я? Марину? Да, я желал бы ею обладать. Но не такой ценой. Кроме того, это станет ее поражением в нашем пари.

— Ты ведь тяготишься войнами? Я прав?

— В какой-то мере, — кивнул Дмитрий. — Но полагаю, что они неизбежны. Неразрешимые конфликты интересов нужно как-то решать. К чему ты клонишь? Что, дескать, приняв корону, я смогу умиротворить свои западные границы? Не думаю. Разве на границах Речи Посполитой мало врагов? Разве внутри ее не хватает бунтовщиков? Война как была, так и останется. Только приобретет другой масштаб. Да еще, ко всему прочему, мне придется воевать с польской и литовской шляхтой. Ты же понимаешь, что мне не по душе их безудержные вольности. Если их вовремя не пресечь — они растерзают всю державу. Нет. Пока я вижу, что ты предлагаешь мне взвалить на свои плечи непосильную ношу.