— Ну разве она не лапочка?! — воскликнула Виолетта. Как ни странно, но ее слова относились к собаке, а не к семилетней дочери.

Лайза оставила ее вопрос без ответа. Она раздумывала о том, сколько времени потребуется для того, чтобы задушить шпица, пока Виолетты не будет дома. Та сидела на пуфике возле трельяжа в своем ярко-голубом кимоно с драконом на спине. Лайза с интересом наблюдала за тем, как Виолетта ослабила поясок и спустила с плеч кимоно, разглядывая синячище размером с кулак Фоли, который красовался чуть повыше левой груди. Лайза видела сразу три синяка, отразившихся в трельяже. Виолетта была маленького роста, но ее спина была очень красивой и прямой, а кожа — безупречной. Ягодицы с симпатичными ямочками слегка расплющились от сидения.

Виолетта не стеснялась того, что Лайза видела ее нагишом. Часто, когда Лайза заходила посидеть в ее комнате, Виолетта появлялась из ванной голая и, сбросив полотенце, наносила под колени по капельке фиалковых духов, которыми обычно пользовалась. Она расхаживала по спальне, останавливалась, закуривая сигарету, а Лайза не могла оторвать взгляд от ее голого тела. Тонкая талия, слегка отвислые, полные груди похожи на мешочки, до краев наполненные песком. Груди же самой Лайзы едва заполняли чашки бюстгальтера АА, хотя Тай закрывал глаза и начинал тяжело дышать каждый раз, когда дотрагивался до них. После того как они какое-то время целовались, он ухитрялся, несмотря на ее сопротивление, расстегнуть на ней блузку и спустить бретельки бюстгальтера, чтобы иметь возможность взять в ладонь ее расцветающую грудь. Потом он хватал руку Лайзы и сжимал ее между своими бедрами, издавая что-то среднее между поскуливанием и стоном.

В церкви жена пастора часто предостерегала девушек от страстных ласк, которые могут спровоцировать молодых людей на более решительные действия. Лучшая подруга Лайзы, Кэти, состояла в Движении морального перевооружения, проповедующего абсолютную честность, абсолютную чистоту, абсолютный альтруизм и абсолютную любовь. Последнее больше всего импонировало Лайзе. Они с Таем встречались с апреля, хотя и не часто. Он боялся, что об их встречах узнает его тетя — из-за того, что случилось в школе. Лайза никогда раньше не целовалась, никогда не делала ничего из того, чему учил ее Тай во время свиданий. Конечно, она очертила границу, за которую они не должны были переступать, но не видела большого зла в том, чтобы Тай поиграл с ее сиськами, если это делало его счастливым. Так же думала и Виолетта. Когда Лайза рассказала ей об этом, Виолетта сказала: «Да брось, милая, тебе что, жалко? Пусть позабавится. Он красивый парень, и если ему не дашь ты, то даст другая».

Волосы Виолетты были выкрашены в необычный оттенок рыжего цвета — скорее оранжевый, чем красный, даже отдаленно не напоминающий натуральный. Глаза были светло-зеленые, а помада на полных, прямых, как кромка на отрезе шелка, губах — бледно-розовая. Прозрачная кожа имела золотистый оттенок, как у страничек какого-нибудь манускрипта. У Лайзы же на лице были веснушки, а в критические дни она покрывалась противными прыщами. В то время как волосы Виолетты казались шелковыми, как на рекламе шампуня, кончики волос Лайзы выглядели абсолютно безжизненными в результате неудачного перманента, который неделю назад ей сделала Кэти. Кэти не вняла инструкции и здорово передержала волосы Лайзы. От них до сих пор воняло тухлыми яйцами, несмотря на все лосьоны, которыми она пыталась заглушить этот запах.

Виолетта любила развлекаться, и Лайза оставалась с Дейзи три или четыре раза в неделю. Фоли не бывало дома по вечерам, он проводил время за кружкой пива в «Голубой луне» — единственном баре в городе. Фил работал строителем и в конце дня должен был «промочить горло», как он это называл. Он не собирался сидеть с Дейзи, а у Виолетты тем более не было желания торчать дома с ребенком, пока муж развлекается.