Платье плотно облегало ее фигуру, но Виолетте было наплевать, что ее соски расплющивались под ним и становились плоскими, как монеты. Лайза же стеснялась своей фигуры, которая начала формироваться, когда ей исполнилось двенадцать лет. Она носила свободные хлопчатобумажные блузки и смущалась, если сквозь ткань просвечивал лифчик, особенно в школе в присутствии мальчиков. Таю было семнадцать лет, и, будучи переведенным из другой школы, он не вел себя так глупо, как другие мальчишки с отвратительным запахом изо рта и дурацкими жестами, имитирующими мастурбацию.
— Когда будет салют? — спросила Лайза.
Виолетта еще раз провела по губам помадой, а затем сжала их, чтобы выровнять цвет.
— Когда стемнеет. Думаю, часов в девять. — Она наклонилась, промокнула губы салфеткой и затем указательным пальцем аккуратно стерла помаду с зубов.
— Вы с Фоли сразу после салюта вернетесь домой?
— Не-а, мы, наверное, посидим в «Луне».
Лайза и сама не знала, зачем спросила. Так было всегда. Они возвращались домой в два часа ночи. Лайза, сонная и нетвердо стоявшая на ногах, получала свои четыре доллара и плелась в темноте домой.
Виолетта, подхватив копну своих волос, скрутила ее и подняла вверх, на макушку, глядя на себя в зеркало.
— Как, по-твоему, лучше: заколоть или распустить? Еще чертовски жарко.
— Лучше распустить.
— Красота требует жертв. — Виолетта улыбнулась. — Я рада, что чему-то научила тебя. — Она распустила волосы, встряхнув головой, и они рассыпались у нее по спине.
Такова была последовательность событий, хорошо запомнившихся Лайзе, — начало, середина и конец. Она мысленно прокручивала их, словно пленку, снова и снова: Дейзи, читающая комиксы, обнаженная Виолетта, которой она застегивает молнию на платье в горошек, Виолетта, приподнимающая свои ярко-рыжие волосы и откидывающая их на спину. Мысль о Тае Эддингсе вклинилась в этот «фильм» из-за того, что произошло позднее.
В ее памяти запечатлелся один эпизод, по времени протяженностью примерно минут двадцать: Лайза в тесной, не совсем чистой ванной комнате с пахнущими плесенью полотенцами. Дейзи с заколотыми красивыми светлыми волосами принимает ванну. Она сидит в облаке мыльных пузырей, сгребая их и набрасывая себе на плечи наподобие роскошной шубы.
Всякий раз после купания Лайза облачала девочку в пижаму и давала таблетку, которую оставляла для нее Виолетта, когда уходила. Воздух в ванной влажный и теплый, пахнет хвойной пеной. Она сидит на унитазе с опущенной крышкой, следя за тем, чтобы Дейзи не сделала какой-нибудь глупости, например, не утонула бы или не помыла бы глаза мылом. Лайзе скучно, потому что сидеть с ребенком, после того как ушла Виолетта, ей уже неинтересно. Она делает это только потому, что ее просит об этом Виолетта. Разве можно ей отказать? У Салливанов не было телевизора; единственными его обладателями в городе были Креймеры — семья Кэти. Лайза и Кэти смотрели телевизор почти каждый вечер, хотя в последнее время Кэти дулась — отчасти из-за Тая, отчасти из-за Виолетты. Она бы хотела вообще не расставаться с Лайзой. С Кэти вначале было весело, но теперь Лайзе казалось, что в ее обществе она задыхается.
Виолетта заглянула в ванную, держа на руках Бэби. Щенок тявкнул, сверкая глазенками. Виолетта сказала:
— Пока, Лайза, я ухожу. До встречи, детки.
Дейзи подняла голову и выпятила губки:
— Поцелуй!
Виолетта сказала:
— Я целую тебя отсюда, солнышко. У мамы на губах помада, и она не хочет ее размазать.
Она послала Дейзи воздушный поцелуй, а девочка сделала вид, что поймала его, и ответила ей тем же. Ее глаза засияли, когда она увидела, какая красивая у нее мама. Лайза помахала Виолетте рукой, и, когда дверь закрывалась, в ванную вместе с прохладным воздухом ворвался запах фиалковых духов. |