Вероятно, он был местным жителем, поскольку хорошо знал о пустующей усадьбе Тэннье и о ремонте Нью-Кат-роуд. Он был уверен в том, что его никто не увидит. У него также должно было быть достаточно времени на рытье ямы. Это означало, что он либо был сам себе хозяин, и в этом случае мог отсутствовать столько времени, сколько ему требовалось, либо находился в отпуске или на бюллетене.

Фоли Салливан в моем списке по-прежнему числился первым подозреваемым. Да, он вызывал у меня сочувствие, но у него были годы на то, чтобы научиться так проникновенно говорить о своей невиновности. Я верила ему, когда он говорил о своей любви к Виолетте, но это не означало, что он не мог ее убить.

Я вернулась к записям, сделанным после разговора с Четом Креймером. Непонятно, что он приобретал, убив Виолетту, но тем не менее он был оставлен в списке. Он не произвел на меня впечатление человека, имеющего большой опыт работы со строительной техникой, но я обратила внимание на случайное замечание, которое он сделал. Он сказал, что всегда можно нанять кого-нибудь для черной работы.

Я подумала о Винстоне Смите, которого уволили из-за Виолетты. Хотя через неделю Креймер взял его обратно, на момент убийства он еще не знал об этом и считал, что она испортила ему жизнь.

Я мало знала о Томе Пэджете, но его тоже стоило проверить. Стив Оттвейлер? Нет. Я поставила галочку возле его имени, но только из желания быть справедливой. Если я подозревала других людей, то должна была включить в число подозреваемых и его. В то время ему было шестнадцать лет, и, с точки зрения Виолетты, как мужчина он, возможно, заслуживал внимания. Однако если между ними была интимная связь, зачем ему понадобилось убивать курицу, несущую золотые яйца?

Я добавила к списку Макфи и Джейка. Меня не покидало ощущение, что я проглядела нечто очевидное, но я не могла понять, что именно.

Я устроила перерыв и сделала себе сандвич с арахисовым маслом и соленым огурцом, использовав вместо тарелки бумажную салфетку и таким образом избавив себя от необходимости мыть грязную посуду. Оставалось только вымыть нож, когда зазвонил телефон.

Женщина на другом конце провода сказала:

— Это Анна Эриксен. Вы оставили сообщение на моем автоответчике.

— Вы та Эриксен, которая когда-то жила на Лэнд-Энд-роуд в доме 3906 в Сирина-Стейшн?

Повисло настороженное молчание.

— Откуда вы это знаете?

— Извините, мне надо было объяснить это раньше. Я интересуюсь семьей, которая в 1953 году жила в соседнем доме с Фоли и Виолеттой Салливан.

— Это дом моих родителей, где я выросла.

— В самом деле? Bay, это замечательно. Мне повезло, что вы не вышли замуж, иначе я бы никогда не нашла в справочнике вашей фамилии.

— О, милочка, я лесбиянка. Меня ничто не заставит выйти замуж. У меня и без того полно проблем.

— Вы помните Виолетту?

— Плохо. Я тогда была ребенком, но люди говорили о ней долгие годы. Мы жили рядом с Салливанами, когда я росла. Я полагаю, вы в курсе, что нашли ее тело?

— Да, я слышала об этом, — сказала я, усмехнувшись про себя. — Послушайте, я знаю, что это было давно, но не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о Виолетте?

— Нет, к сожалению, ее я не помню, но зато помню день Четвертого июля.

— Вы шутите? Вы помните именно этот день?

— Еще бы. Мы пошли смотреть фейерверк, а потом подруга Дейзи, Тэннье, осталась у нас ночевать. Не могу вам передать, как я была этим взволнована.