. Причина ничтожная: месть мошенника, имевшего несчастье родиться слишком бедным, чтобы обходиться без предательства, не умеющего судить по словам о делах и верить в добро…».
Говорила и о вкрадчиво сделанных Адели предложениях, касающихся химерических планов переезда в Париж, говорила, с какой правдивостью, а значит, и неосторожностью отвечала Адель. Писала я и о рекомендательных письмах, которые дала этому человеку в благодарность за сочувствие. Но у меня были дурные предчувствия.
Прошло недели две, и мои дурные предчувствия начали сбываться. Дорогая моя подруга, относящаяся ко мне по-матерински, описала мне визит моего протеже. Привратник начал с рассказа о моем положении, о своей преданности, намекал на таинственные проекты, на особую доверительность и прочее и прочее. Вступление было долгим, а завершил он его просьбой одолжить ему десять, а лучше пятнадцать тысяч франков на то, чтобы открыть меблированные комнаты в Латинском квартале. Мадам*** приписала, что, если бы можно было чеканить деньги из сердец, она отдала бы свое и оплатила мои надежды – «мои надежды», именно так она и написала, – но сейчас она очень стеснена в средствах из-за многочисленных превратностей судьбы и не смогла удовлетворить просьбу злополучного посетителя. Гнев его был ужасен, и теперь она трепещет за меня.
Письмо мадам*** меня ошеломило. Бедняжка Адель пришла от него в ужас. В следующее воскресенье она перепугалась еще больше: возвращаясь после утренней мессы, она увидела привратника на месте, он взглянул на нее со злобной издевкой и отвернулся.
На следующий день моих родных пригласили в кабинет начальника тюрьмы».
«Как я и предполагала, приглашение начальника было связано с доносом привратника. Адель не рассказывала дяде ни о своем разговоре, ни о письме, все происходящее оказалось для него полнейшей неожиданностью.
Начальник объявил ему, что моя кузина подготовила план побега – переодевание, слепок ключа, карета на улице, пакетбот в Сете, деньги для подкупа, друзья для охраны. Тетю он винил в том, что она не противодействовала преступным замыслам. Даже бедная моя охранница Бассон, которую так часто наказывали за болтливость, была уличена в преступном молчании, и ей пригрозили карцером.
Дядя защищал меня с отеческим пылом. Начальник выказал ему сочувствие, он сочувствовал всем нам, однако ничего поделать не мог: поступил донос, был составлен протокол, и теперь необходимо сообщить обо всем префекту. Однако префект в настоящее время в отъезде, его не будет месяц.
«Поверьте, сердцем я с вами, но кроме сердца у меня есть долг и обязанности, я несу ответственность. Мне больно видеть ваше состояние, но я ничего не могу поделать. Не настаивайте. Я не могу отказаться от тех мер, которые временно принял».
Бедный дядя был в отчаянии, когда сообщил о решении начальника своим домашним. Заплаканная Адель поспешила к тюрьме. Что за грустное зрелище – молчаливые стены и окна, забранные решетками. Она искала глазами окно моей камеры. Но увы! Она не могла услышать моих рыданий. Уже стемнело, вокруг ни одной милосердной души, которая могла бы сказать ей, как поступили со мной. Адель решила пойти к своему брату, он жил почти напротив главного тюремного здания. Потом она послала за женщиной, которая приходила к ним убираться, и поручила ей выведать у охранников, что со мной сталось. Посланница вскоре вернулась с ужасной вестью: «В камере ее больше нет, ее отправили вниз». Вниз! На тюремном языке это означало в карцер или в камеру смертников.
Удар грома для несчастного дяди! Он побежал к начальнику. Г-на Шапюса он не нашел, но разыскал инспектора. Старшего. Дядя хотел увидеть меня хотя бы на минуту, на секунду. Он умолял чуть ли не на коленях… Рассчитывал. Надеялся. У инспектора, обычно очень снисходительного, на этот раз недостало мужества на снисходительность. |