И теперь маленькая католичка Мария, просвещенная своими родственниками де Гизами, рассказывала принцам и принцессам обо всем этом.

Катрин подозвала их к себе, и они неохотно приблизились к ней.

— Говорить о таких вещах неприлично, — строго сказала она.

— О каких вещах неприлично говорить? — спросила Мария.

— Я хочу, чтобы вы знали — неприлично говорить о том, что неприятно.

— Мадам, — лукавым тоном произнесла Мария, — по-вашему, плохо, что эта страна избавляется от еретиков?

— Это не та тема, которую можно обсуждать детям. Вот все, что вам следует знать. Ступайте, и помните, что я запретила вам говорить об этом.

Они удалились, и Мария Стюарт принялась болтать о новом танце. Она явно хотела, чтобы королева слышала ее голос, полный презрительных нот. Это было возмутительно, тем более что два мальчика и две девочки восхищались ее дерзостью.

Катрин испытала желание положить наглую девчонку поперек стула и выпороть ее в присутствии других детей, чтобы они стали свидетелями ее унижения. Следует ли ей сделать это? Нет! Королева Франции не должна пороть будущую королеву.

Король и Диана милостиво разрешили ей проводить такие вечера. Это было наградой для кроткой и покорной жены. Она объявила, что будет устраивать их, чтобы ближе знакомиться с мужчинами и женщинами двора. На этих встречах говорили на темы, связанные с культурой, участие в них было почетным, изгнание из Круга — позором.

Король часто посещал эти собрания, если не уезжал в Ане или на охоту. Он считал это своим долгом, Диана, как самая близкая к королеве дама, тоже присутствовала там. Иногда появлялся Монморанси, хотя он и говорил, что чувствует себя неловко в покоях дамы. Он утверждал, что любит беседовать с королевой о ее детях, в любви к которым он признавался. Катрин радовалась, видя у себя де Гизов, хотя она и побаивалась братьев, зная об их безудержном честолюбии и о том, что они оказывают влияние на Марию Стюарт. Катрин с болью думала о том, что Франциск становится послушным рабом Марии, являющейся оружием своих родственников-интриганов. Она молила Господа о том, чтобы прошло как можно больше лет, прежде чем Мария поднимется на трон. Король обладал отменным здоровьем, все его сыновья уступали ему б этом. Катрин часто вспоминала о том, что Франциск Первый и ее собственный отец умерли от одной и той же страшной болезни. Она и Генрих были здоровыми людьми. Что, если они, избежав этого недуга, передали его своим детям? Юные Франциск и Карл были болезненными мальчиками. Внезапно она улыбнулась. Ее любимый сын Генрих, похоже, здоровее своих братьев. Мысли Катрин вернулись к старой теме.

Теперь она могла с радостью и удовлетворением посмотреть на членов своего Круга. Поэты Ронсар и Иохим дю Белле о чем-то спорили: один из трех братьев Колиньи оживленно беседовал с сестрой Генриха Маргаритой, для которой еще не подыскали мужа, хотя она готовилась разменять четвертый десяток; очаровательная итальянка Анна д'Эст, жена Франциска де Гиза, разговаривала с двумя другими братьями Колиньи. Все заметные при дворе люди считали необходимым посещать собрания Круга.

Она была не в силах сделать только одно — устранить Диану. Торжество Катрин сменялось горечью, когда взгляд королевы падал на ее врага. Принимая поклонение знати, Катрин не могла избавиться от мелькавших порой в ее сознании картин, которые она видела сквозь дыру в Сент-Жермене. В памяти женщины сохранились их ласки, полные страсти. Ей еще предстоит выставить Диане длинный счет со многими пунктами. Катрин помнила, как несколько лет тому назад появилась необходимость назначить регента — Генрих уезжал на войну. По традиции этот титул присваивался королеве.