– Наташа, голубка моя ненаглядная… – залепетал он жалостливо. – Я ж сказывал: в Неаполь нам надо, а ты не слушалась. Матушка берегла тебя от беды… Наташенька… не горюй… Не плачь, тебе говорят! Ты Гордеева, а Гордеевы всегда голову держали прямо! Жизнь твоя лишь началась, много еще приключится и доброго, и худого. А тебя дядя ждет, он позаботится о тебе. И я, покуда жив, в обиду тебя не дам.

Он подошел к девушке, робко и неумело обнял ее, как обнимал бы свою дочь. Чувствуя в старике единственную поддержку в этом страшном мире, где она очутилась одна с непониманием, Наташа прильнула к его груди и разразилась еще большими слезами.

– Наташенька… – гладил ее по голове Иона, старый холоп, и дрожащим голосом уговаривал: – Не плачь, лапушка… Оплачу я счета, бог с ними, чтоб тебя стыд не мучил. А потом обещай, что поедем в Неаполь…

– Зачем, зачем ты не сказал мне все сразу?

– Молода ты еще, не поймешь…

– И все ж мне необходимо попасть на бал. Там будут важные господа, вельможи, которые поспособствуют… Может, удастся свидеться с матушкой… Пусть матушка сама мне скажет, почему…. А потом… потом уеду. Обещаю тебе, Иона, обещаю…

Анисья сделала ей прическу, разделив волосы на пробор, остальное завила горячими щипцами и уложила локонами, которые спускались от макушки до шеи. Совет такой ей дала модистка, потому что, мол, прически а-ля грек давным-давно не в моде, их делают лишь отсталые дамы и старые девы. У Наташи имелись кое-какие украшения, подаренные матушкой в дни именин, но в них являться на московский бал было не совсем уместно. Перебирая скромные драгоценности, Наташа ограничилась сережками с маленькими бриллиантиками, такое же колечко она никогда не снимала, затем протянула Ионе шкатулку со словами:

– Продай. Полагаю, на великосветские балы мне не ездить, стало быть, ни к чему они мне, а деньги всегда понадобятся.

В другой бы раз Иона порадовался ее разумности и рассудительности. В другой бы раз он воспринял внезапное взросление девушки с чувством гордости, ведь в том виделась и его лепта. Но как грустны были глаза Наташи, как беспомощны, сколько в них детского отчаяния и обиды! Иона решил: пусть съездит на бал, она ж еще дитя, потанцевать ей охота. Все равно ведь не добьется свидания с матушкой. А как не добьется, один путь останется – в Неаполь. Иона молча принял шкатулку.

– Ой, до чего ж вы хороши, Наталья Ивановна! – трещала Анисья, поправляя воздушные складки. – Королевна! И красавица писаная!

– Будет тебе, – сказала Наташа, натягивая перчатки. – Подай сумочку… Ой! А веер? – Она кинулась к вещам Агриппины Юрьевны, перерыла их. – Как же быть? Иона!

– Ась? – очнулся тот, будто не видел, не слышал, что именно Наташа ищет.

– Матушка сказывала, будто у тебя веер есть. Дай его мне.

– Невозможно-с… – пробасил старик.

– Опять споришь? Это никуда не годится.

– А как потеряешь? – И он покосился на горничную.

– Да почему ж непременно потеряю? Иона, пойми, никак нельзя мне без веера.

– Да на что он тебе?

– Лицо прятать, коль понадобится. И нехорошо на бал являться без веера, неужто не понимаешь? – Видя, что Иона глух к ее просьбам, Наташа всхлипнула раз, другой…

– Ладно, ладно… – замахал руками Иона, затем развязал бант под воротничком, расстегнул рубашку (он одевался не по-холопски, а по-господски).