По утверждению Грейвнера, мисс Энвой совершенно покорила его старшего брата, а во время их недавнего визита в Колдфилд едва-едва не снискала симпатии у самой леди Мэддок. Из дальнейшего рассказа Джорджа я уяснил, что щедрый заокеанский джентльмен юридически еще не определил суммы приданого, однако преподнес ему внушительный подарок — и, похоже, это были только первые капли будущего золотого дождя.

В пору довольства, как и в пору невзгод, люди перестают мудрить, и вскоре наша беседа приняла такой оборот, что Грейвнер чуть ли не вынудил меня полюбопытствовать из приличия, не перепадет ли, часом, кое-что мисс Энвой и со стороны ее тетушки. В ответ я услышал, что леди Коксон — занятнейшая из чудачек — по рукам и ногам связана завещанием покойного супруга, еще большего оригинала, каковой обременил ее самыми замысловатыми обязательствами, требующими непременного выполнения и вместе с тем содержащими в себе подчас взаимоисключающий смысл. У Коксона насчитывалась целая уйма родственниц — постных старых дев, коих облеченная доверием вдова ни при каких обстоятельствах не должна была обойти вниманием.

— А что, если смысл завещания отнюдь не исключает мисс Энвой из числа наследниц? — предположил я.

Грейвнер, даже и не думая отнекиваться, расхохотался, но тут же, словно спохватившись, не намерен ли я вывести его на чистую воду, холодно обронил:

— Это все вздор. Тут действуют рычаги иного рода.

Спустя две недели, в особняке у леди Коксон, я окончательно разобрался, какого рода рычаги тут задействованы. Грейвнер рекомендовал меня дамам как своего старинного приятеля, и я получил от них любезное приглашение к обеду. Вдове сэра Коксона опять нездоровилось: она удалилась к себе уже в одиннадцатом часу. Я застал мисс Энвой в роли хозяйки дома, с которой она справлялась довольно бойко даже без участия Грейвнера — тем более что его, как назло, задержали парламентские обязанности, о чем он не замедлил известить запиской. Условия заключенного контракта, очевидно, представлялись Джорджу вначале не слишком обременительными, но палата общин оказалась воистину ненасытной и цепко держала его в своих объятьях, наотрез отказывая даже в коротком миге отдохновения. Я поразился тому, как свободно, отважно и весело молодая девушка несет на себе — притом безо всякой опоры — нелегкое бремя, налагаемое обитанием на Риджентс-парк. Едва только мы оправились от взаимного смущения, я постарался протянуть ей руку помощи, дабы поддерживать это бремя на нужной высоте, — от меня не ускользнуло, что мисс Энвой немного растерялась, узнав в посетителе, рекомендованном ее суженым, того самого джентльмена, с которым некогда беседовала о Фрэнке Солтраме. Именно в тот момент я впервые уловил в ней способность сохранять чувство ответственности. Но пусть читатель сам догадается о том, во сколько крат возросло, по моей прикидке, несомое нами совместно бремя, когда служитель возвестил вдруг о прибытии миссис Солтрам. Из первой же фразы, произнесенной вошедшей гостьей, мне стало ясно, что мисс Энвой спешно призвала ее на выручку — восполнить собой зияющий пробел, вызванный отсутствием хозяйки дома.

— Ну что ж, отлично! — бодро воскликнул я. — Придется мне взять ее на себя.

Опасения мои подтвердились незамедлительно. Миссис Солтрам, которую пригласили на обед, да еще пригласили не просто так, а воззвав к ее благосклонности, была многажды миссис Солтрам — и отыгрывалась с лихвой. Я ломал себе голову над вопросом, какими соображениями могла руководствоваться мисс Энвой, решаясь на подобный шаг, но приходил к одному-единственному заключению: Джорджу Грейвнеру повезло не на шутку. Мисс Энвой явно не успела поведать ему о своем визите на Верхнюю Бейкер-стрит, однако завтра-послезавтра непременно опишет имевшее там место происшествие, и вряд ли этот рассказ прибавит хоть каплю к восхищенности Джорджа простодушием, с каким его будущая супруга в данной ситуации направила приглашение особе, подобной миссис Солтрам.