Она подняла свои лучистые глаза на маркиза, и он вдруг почувствовал сильное желание заключить в объятия эту красавицу, чтобы удостовериться в реальности ее существования.

В ней присутствовала какая-то сказочность, некая неземная красота, так блистательно переданная Лохнером на картине, что маркиз никак не мог поверить, что эта девушка — живой человек, а не плод его воображения.

— Как вы проводите время? — неожиданно спросил маркиз.

Сирилла явно удивилась этому вопросу. Помолчав, она сказала:

— Мы с Ханной — это наша служанка — стараемся никогда не оставлять папу одного — вдруг ему понадобится помощь.

— А когда ваш отец был здоров?

Мне все равно приходилось за ним ухаживать, — с улыбкой ответила Сирилла. — Будь его воля, он вообще не покидал бы свою студию. Я старалась вытаскивать его на прогулки, а когда у нас появлялись деньги, заставляла ходить со мной в магазины, хотя он страшно этого не любит.

— Довольно скучная жизнь для такой красавицы, как вы, — не подумав, сказал маркиз и в ту же секунду почувствовал, что смутил Сириллу своими словами.

Смущенно опустив глаза, она пролепетала, стараясь переменить тему:

— Пожалуй, я отдам ваши деньги Ханне. Она будет рада… так рада, что мне удалось продать папину картину! Теперь мы сможем купить для него все необходимое…

Давая понять, что разговор закончен, девушка направилась к двери. Маркизу хотелось так много сказать ей, но слова почему-то не шли с языка. Он подошел к окну, перед ним лежали бедные дворики Айлингтона, но он словно не замечал их.

Маркиз понимал, что Сирилла ждет, когда он уйдет, но ему хотелось остаться.

У него было странное чувство, что если он сейчас покинет этот дом, то никогда больше не увидит девушку, так поразившую его воображение, хотя, казалось бы, теперь, когда он узнал адрес, он мог бы навестить ее в любую минуту.

Маркиз сам не понимал, почему медлит. Он лишь чувствовал смущение, мешавшее ему рассуждать здраво.

Он много раз видел лицо «Мадонны с лилиями» с тех пор, как принц Уэльский купил Лохнера, но теперь, когда он встретил живое воплощение героини картины, маркиз был поражен. До этого он был уверен, что художник избрал своей моделью женщину, жившую с ним в одно время, а следовательно, уже давно умершую. А между тем вот она, стоит перед ним во плоти и крови, и зовут ее Сирилла…

Даже не оборачиваясь, маркиз чувствовал, что она смотрит на него, недоумевая, почему он не уходит, и явно испытывая смущение.

Так что же с ним происходит?

В глубине души маркизу казалось, что он очень давно знаком с Сириллой. Она уже давно жила в его воображении, в его мечтах и снах.

В то же время Фейн понимал, что если бы он сейчас высказал Сирилле свои мысли, она наверняка сочла бы его сумасшедшим и была бы права.

Он с усилием оторвался от окна.

— Я ухожу, мисс Винтак, — сказал он, стараясь не выдать голосом своего волнения, — но, как и обещал, вернусь завтра. Что мне вам принести?

Этот вопрос маркиз задавал женщинам сотни раз. Ответы были самыми разными — некоторые дамы с придыханием восклицали: «Только себя самого!», другие же с не меньшим волнением смущенно лепетали: «Что бы вы ни принесли, я буду счастлива!»

Ответ Сириллы удивил его своей искренностью.

— Вы проявили такую доброту, такую щедрость… — начала она, запинаясь. — Я не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность! Надеюсь, что, когда папа выздоровеет, он сможет нарисовать для вас картину, которая вам понравится, и мы с радостью подарим ее вам!..

— Мне будет приятно, — серьезно ответил маркиз, — особенно если это будет ваш портрет.