– Левый цех? – уточнил Псурцев.

– Называй, как хочешь: левым, правым, меня это не колышет. Но я хочу: во-первых, чтобы твои не совали нос на фабрику. Так же и в магазин, где реализуется товар. Во-вторых, со всей информацией о делах областного и городского управлений милиции, какие прямо или косвенно будут касаться наших дел, должен знакомить меня немедленно.

– Это в моей компетенции. Однако не могу гарантировать, что из областного управления…

Белоштан предупреждающе поднял руку:

– Это понятно. Но областное управление обойти тебя не может. Если и запланируют операцию, должны посоветоваться с тобой.

– Да, такой порядок есть.

– Хороший порядок… – Белоштан расплылся в улыбке, показав белые безукоризненные зубы. – Наш, социалистический.

– Ты что, против социализма?

– Я против всего, что мешает мне нормально жить.

– Если только мне будешь платить по десятке в месяц, представляю, сколько имеешь сам!

– А сон? Во сколько оплачивается мой сон? А разве легко трудиться и оглядываться? Там, – многозначительно кивнул, – меня бы уважали и на руках носили. Ты пойми, нет у меня сейчас стимула для работы. Эту фабрику я мог бы вывести в лучшие в Союзе, пол-Украины завалить первосортным трикотажем – пусть только снимут рогатки разные министерства и главки. Ну стану передовиком, на сотню зарплату повысят, премиальные возрастут. Чихал я на эти премиальные!

– Это верно, – с почтением произнес Псурцев. – Тебе лишняя сотня все равно что мне червонец.

С того времени и завертелась карусель. Белоштан наладил связи в министерстве, хвалился, что есть свои люди даже выше, а в Городе под надежным крылом Пирия и Псурцева чувствовал себя совсем вольготно. Только в последний год начались осложнения: госхозрасчет, переход на новые формы хозяйствования, демократия и гласность…

Работница в левом цехе получала в три раза больше, чем в обычном. Это устраивало всех, молчали как кроты, еще и благодарили, кланялись. Для разных Дунек и Нюр, которым Белоштан платил по четыре тысячи в месяц, он был богом, даже выше, поскольку на женский праздник Жора дарил каждой еще и по флакону французских духов. Та же Нюра никогда в жизни не видела таких духов, а получив их от директора, готова была за него перегрызть глотку кому угодно. А Белоштан только посмеивался: парфюмерию ему не доставать – привезет Степа Хмиз, а вручить – рука не отсохнет…

И все же стало труднее. На фабрике начались разные собрания, заседания, движения, нашлось несколько горлопанов, предложивших избрать нового директора, и Белоштан стал вынашивать идею отделения левого цеха от фабрики. Кооперативная идея вызревала в нем, и Пирий своим сообщением о приезде в Город «важняка», следователя по особо важным делам республиканской прокуратуры, только подтолкнул Жору.

Вспомнив «важняка», Псурцев недовольно засопел. Если бы приехал кто-либо из МВД, было бы проще, все же свой брат милицейский офицер, к тому же, почти со всеми начальниками республиканских управлений поддавал или поддерживал дружеские отношения. С коллегой – полковником или генералом – можно посидеть вечерок в ресторане или пригласить его на рыбалку. Есть близ Города два ставка, и карпы заждались рыболовов. А по соседству, в лесочке, стоит скромный деревянный домик, хозяйка которого поджарит пойманную рыбку и угостит вкусными шашлычками.

Да, с прокуратурой сложнее. Псурцев был уверен: конечно, и прокуроры берут, и коньяк из рук красотки принимают, но можно обжечься – нищие, лишней пятерки нет, а нос отворачивают.