|
Водитель до вашего выезда все время находился в гараже и никуда не звонил — я это проверял. Да его, честно говоря, и трудно серьезно заподозрить в подрывной работе такого масштаба. Записи разговоров секретарши я прослушал, проверил, кому она звонила, — ничего особенного, обычная деловая рутина. Остаются замы. Костылева с утра не было в офисе — он отъезжал на переговоры, а в момент его отъезда еще не было известно, каким рейсом прилетит китаец. В офис Костылев не звонил — стало быть, он не мог знать, когда вы поедете в аэропорт. Переговоры Платонова я тоже послушал, и они у меня подозрений не вызвали, тем более что большинство его собеседников я хорошо знаю и суть разговоров мне была известна. А вот с Лозовским сложнее. Его звонки тоже чисто деловые — все, кроме одного. После того как вы позвонили ему по внутренней связи и сообщили о своем отъезде, он сразу позвонил на мобильный своему референту, которого он с утра услал из офиса. Разговор внешне совершенно невинный, но в нем есть несколько необязательных фраз, которые вполне могут быть кодовыми.
Мобильные телефоны наших сотрудников тоже прослушиваются… Заметив, как поморщился Варяг, отставной полковник, словно оправдываясь, воскликнул: — Ну не придумано пока других методов, Владислав Геннадьевич! К тому же у нас сейчас настолько сложный период, что моральные предрассудки лучше отбросить. На все машины «Госснабвооружения» я приказал поставить радиомаячки… Варяг не сдержался и прыснул. Чижевский посмотрел на него с укором и продолжал: — Так вот, машина референта едет к метро и стоит там двадцать минут. При этом разговора по мобильнику не зафиксировано. После этого машина возвращается в офис. Возникает вопрос: с чего это парень мотается полдня на машине без дела, причем с разрешения начальника? И зачем эта поездка к метро? Ответ может быть только один: все это меры конспирации при выходе на связь, когда учитывается возможность прослушивания. — Н-да, — кивнул Варяг, — он боялся прослушки и поехал к метро, чтобы позвонить там из автомата, но не учел, что вы сможете проследить за его передвижениями. — Ну, передвижения к делу не подошьешь, — сказал Чижевский. — Парень может сказать, что вышел за сигаретами, хотя мы знаем: кроме него, условный сигнал о вашем выезде из офиса никто подать не мог. Мне нужна ваша санкция на жесткий разговор с этим парнем, чтобы внести в дело окончательную ясность. Причем степень жесткости прошу разрешить мне определять самому. — Санкцию я вам даю, но особенно усердствовать не нужно, — предупредил Варяг. — Парню просто могли приказать позвонить туда-то и сказать то-то, и он выполнил приказ. Вероятно, он не в курсе. — Тогда пусть все расскажет, — твердо ответил Чижевский. — Кстати, как его фамилия? — спросил Варяг. — Квач, — последовал ответ. — Борис Квач. Через несколько часов Чижевский вновь появился в кабинете Варяга. — Квач запираться не стал — понял, что намерения у меня серьезные, — сообщил он. — Он сразу сказал, что Лозовский отослал его к метро и велел ждать в машине звонка по мобильному телефону. Было условлено, что Лозовский позвонит, произнесет некий малозначащий текст, но с кодовой фразой. По этому сигналу референт, чтобы его не прослушали, идет в метро и звонит из автомата по номеру, который ему дал Лозовский. Когда на том конце снимают трубку, референт произносит условную фразу, и на этом его миссия закончена. — Понятно, — усмехнулся Варяг. — Во всем, значит, виноват Лозовский, а Боря Квач — просто послушный исполнитель. — Я тоже подумал, что все это больно невинно, — кивнул Чижевский. — К тому же мне рожа этого парня сразу не понравилась. |
