Наверху находилась узкая комната с тремя столами, расположенными в виде подковы, зарезервированная для небольшой группы художников: англичан, американцев, французов и их подруг. Вероятно, не все из женщин были законными женами, но их манеры отличались такой семейной респектабельностью, что Сюзи, когда она и Маргарет познакомились с ними, сочла, что с ее стороны было бы вульгарным задирать нос. Ни к чему слишком уж заботиться об условностях на бульваре Мон-Парнас. Спутницы художников, бросившиеся в пучину жизни вместе с ними, вели себя скромно, одевались не броско.
Они были похожи на обыкновенных домохозяек, сохранявших достоинство, несмотря на некоторую двусмысленность своего положения, и не воспринимали свои отношения с художниками менее серьезно оттого, что им не довелось произнести нескольких слов перед господином мэром.
Эта комната была полна, когда пришел Артур Бардон, но Маргарет заняла для него местечко между собой и мисс Бойд. Говорили все разом. Шел яростный спор о достоинствах постимпрессионистов. Артур сел и был представлен долговязому белобрысому юноше, сидевшему напротив Маргарет. Он тоже был очень высок и очень худ. Длинные волосы, локонами спадавшие на стоячий воротник, походили на лепестки увядшей лилии.
— Он всегда напоминает мне Обри Бердсли, правда, ужасно неопрятного, — шепнула Сюзи. — Это доброе милое создание. Зовут его Джэгсан. Хотя человек добродетельный и трудолюбивый. Я не видела его работ, но кажется — бесталанный.
— Откуда вам это известно, если не видели? — так же, шепотом, спросил Артур.
— О, здесь принято думать, что ни у кого нет таланта, — засмеялась Сюзи. — Мы сочувствуем друг другу, но не имеем иллюзий относительно ценности работ соседа.
— Расскажите немножко обо всех остальных.
— Ладно. Гляньте-ка на того маленького лысого человечка в углу. Это Уоррен.
Артур посмотрел туда, куда указала Сюзи. Небольшого роста, с гладкой, как бильярдный шар, лысиной и бородкой клинышком, Уоррен взирал на мир небольшими на выкате, масленно поблескивающими глазами.
— Не слишком ли много он выпил? — холодно осведомился Артур.
— Много, — быстро согласилась Сюзи, — но это его перманентное состояние. С каждой рюмкой он становится все обаятельнее. Уоррен единственный в этой комнате, от кого вы никогда не услышите злого слова. Не поверите, но он почти гениальный художник. У него совершенно необыкновенное чутье цвета, и чем больше он выпьет, тем тоньше и прекрасней его живопись. Иногда, после слишком большого приема аперитива, он прямо в кафе пытается написать этюд, но рука так дрожит, что он едва держит кисть. Тогда он рисует прямо на панели. И самое аморальное заключается в том, что каждый из его мазков восхитителен. Уоррен лучше всех передает дух Парижа, и когда вы увидите его этюды, а у него их сотни — неповторимо изящных и невообразимо мрачных — вы никогда уже не сможете смотреть на Париж прежними глазами.
Миниатюрная официантка, уставшая от исполнения разнообразных требований клиентов, встала перед Артуром в ожидании заказа. Уже не первой молодости, она в своем черном платье и белой наколке выглядела мило и с материнской заботливостью прислуживала этим людям. Придавала ей шарм и улыбка, не сходившая с больших пухлых губ.
— Я неразборчив в еде, — сказал Артур. — Пусть Маргарет закажет мне, что захочет.
— Тогда лучше закажу я, — рассмеялась Сюзи и начала оживленно обсуждать с официанткой достоинства различных блюд, но их беседу прервали громкие крики Уоррена.
— Мари, я бросаюсь к твоим ногам и умоляю принести мне пулярку с рисом.
— Минутку, месье, — откликнулась официантка. — Не обращайте внимания на этого джентльмена. Он совершенно безнравственен, только и ждет, чтобы столкнуть вас с узкой тропы добродетели. |