– Зенки? чужие?! врешь, морэ!

    – Лопух ты, дядя! Летит, к примеру, птица-синица, или там стрекоза, или белка по дереву скачет, хорек бежит – а маг за версту дотянется, и – хвать! Никуда не деться птице-стрекозе, белке-хорьку. Полетят-побегут, а маг ихними глазами все и увидит! Понял, дядя?

    – Понял. Ну, давай, дальше ври!

    – Не нукай, не запряг! Слушай, значит, дальше…

    Девятка, она Девятка и есть. Хорек, белка – ладно; птица – туда-сюда, лучше не лезть; с людьми вообще номер не проходит. А насчет стрекозы востроносый загнул: глаза у нее дурные, ты разок сунулся, так едва не ослеп.

    Навеки закаялся.

    – …высмотрел Ефрем, чего хотел, и на живодерню отправился. Сторговал там лошажий костяк, погрузил на телегу и укатил. На другой день к вечеру остановился с подельником в лесочке, близ имения. Обоих личинами покрыл; ночью-ноченькой прошли мимо сторожей, словно нож сквозь воду.

    – А собаки? волкодавы сторожевые?!

    – Эх, дядя… Собаки Ефрема всегда за своего почитали. Умел, одним словом. Король!

    Впервые не соврал востроносый.

    Крепок на ворожбу был старый Король Пик, твой учитель Ефрем Жемчужный; меж таборами – Грэнгиро Дад, Лошадиный Отец! Впору Тузом стать – да не хотел.

    Любил волю.

    – …добрались до конюшни. Глядь: мимо графский управитель едет. «Срисовал» его Ефрем. Дождался, пока из виду скроется, замок на конюшне ногтем отворил – для мага это дело плевое! – рысака наружу вывел, сел верхом и прикинулся, будто он – графский управитель; и конь под ним управительский. А в конюшню подельник лошажьи кости вместе с черепом кинул; уходя, керосиновую лампу в сено опрокинул. Пожар, караул, челядь айда тушить – куда там! – ежели маг поджег, хрен потушишь, пока дотла не сгорит! Наутро под углями нашли обгорелые кости; ну и решили – орловец сгорел…

    Эту историю ты уже слышал. От самого Ефрема Жемчужного, Грэнгиро Дада. Только рассказывал он ее не о себе, и даже не о своем крестном – о легендарном Максе-Короле, прозванном меж ромами Горьким за любовь к хмельному. И не у графа Шереметьева коня Макся сводил, а у герцога Манхеймского. Вроде бы, еще в подкозырках, довелось ему слышать у костра старухи Изергиль стародавнюю байку – о матери с пятью сыновьями, которых сочли погибшими, потому как в доме, где они жили, после пожара шесть скелетов обгорелых нашли. Только потом узнали, что другие люди сгорели, а мать сыновей через подкоп увела.

    Запала эта история Максе в душу, а когда коня ему заказали, пригодилась.

    Эх, Ефрем, фартовый ром! – ведал ли, что и сам в ту легенду угодишь?..

    – А где он теперь, этот самый… Жемчужный?

    – Помер, – тяжко вздыхает востроносый. – Да он ли один? Ромаш Стойня, знатный лошадник, с полгода назад откинулся, смертью злой…

    Ты мысленно перекрестился: надо будет свечку поставить, за упокой души.