Во-вторых, я решил в одном важном пункте нарушить кодекс чести нашего щеголяющего цилиндрами цеха профессиональных волшебников и магов-любителей. «Всегда давай зрителям понять, – гласит он, – что все это трюк, шутка, веселый вздор! Никогда не утверждай, будто умеешь колдовать!» Этого правила я не придерживался. Тот, кто делает свое дело с вечной извиняющейся ухмылкой, – клоун, а не маг. И потом, граница между царством грез и кошмаров моей фантазии и так называемой реальностью всегда была для меня проницаемой. Я не могу различать понятия, между которыми я вообще не вижу никаких различий или совершенно несущественные. Конечно, не обошлось без последствий. Некоторые всезнайки в очках притворялись рационалистами (как будто я не больший рационалист, чем все они, вместе взятые!), объединяли усилия и в яростных, изобилующих опечатками статьях обвиняли меня в обмане и шарлатанстве. Время от времени тот или иной профессиональный волшебник (в том числе, конечно, Томас Бруи, называвший меня шарлатаном, и шарлатаном опасным) брал на себя роль скептического просветителя наивных и на особоглянцевой бумаге с множеством фотографий разоблачал махинации, скрывающиеся за моими фокусами. Эти объяснения были столь смешны, беспомощны и неправдоподобны, что между небом и землей едва ли нашелся бы хоть кто-то, кого они смогли бы убедить. В конце концов, эти смешные нападки даже упрочили мою репутацию. По слухам – но им едва ли стоит доверять, – в глухих, далеких от цивилизации краях мое имя иногда сплеталось с именами некоторых внушавших страх, окруженных тайнами мифических персонажей; там я постоянно фигурировал в историях, которые матери рассказывают на сон грядущий закаленным телевидением детям, лишь бы они угомонились. Я даже не раз замечал, что вызываю у людей, с которыми меня знакомили, смутный, необъяснимый страх, – феномен, лишь изредка, как, например, в случае с моей злой, точно из страшной сказки, мачехой, доставлял мне мстительную радость. А однажды в каком-то далеком, сумрачном месте учредили некий союз пять-шесть безумцев, считавших меня посланцем небес или Нирваны (единого мнения на этот счет у них не было). Они обрушили на меня около двухсот писем, по большей части в молитвенном тоне: некоторые из них я прочел не без интереса, но ни на одно не ответил. Поняв, что я неумолим, они прокляли меня по всем правилам и переметнулись к некоему португальскому пророку, пережившему странное просветление при виде НЛО.

Однако этот мой принцип стал причиной того, что Магическое общество и другие профсоюзы волшебников внезапно преисполнились ко мне отвращения. Что меня совершенно не беспокоило, так как у меня был третий принцип, запрещавший мне вступать в контакт с ними и с любым официальным союзом; я не был ни полноправным членом, ни ассоциированным членом, ни кандидатом в члены какого-либо общества. Почти три года назад я побывал у них единственный раз и не испытывал потребности посетить их вторично. Некий Кинсли, президент IBM (International Brotherhood of Magicians; эти шуты гороховые и вправду не придумали другой аббревиатуры), написал мне несколько писем, сначала любезных, потом угрожающих. Поняв, что я так и не вступлю в его организацию, он прибегнул к худшему и в составленном на нескольких языках воззвании информировал всех членов своего союза, что они не должны считать меня коллегой и посвящать меня в какие-либо тайны и вообще обязаны меня всячески игнорировать. Вельрот позаботился о том, чтобы цитаты из этого воззвания перепечатали как можно больше журналов; такой ход он считал отличной рекламой. А мне все это было безразлично.

X

– Еще бокал? Да, это было великолепно, в самом деле великолепно! Вы произвели на меня такое впечатление…

Я кивнул, взял бокал шампанского, взглянул на матовую искрящуюся жидкость, выпил его залпом и поставил на поднос.