Такисарэль — тенор, поющий высоким, мягким, задушевным, немного звенящим голосом и охотно использующий в своём исполнении художественный свист. Он всегда неподвижен, сидя на скамеечке за своим кофаром, струнным щипковым музыкальным инструментом.

Маркус, обладая густым, роскошным, сильным баритоном, вызывает неподдельный восторг декламационным стилем исполнения, используя ритмичный речитатив. Он активно, необычайно пластично двигается вокруг своих барабанов, стуча одновременно тремя палочками, две в руках, а третью удерживая хвостом.

Рон со своим ярким, сочным, объёмным, тяжёлым басом научился агрессивно звучащему экстремальному вокалу, овладев гроулингом — в виде брутального, басовитого рычания при сильном выдохе воздуха из низа живота, и скримингом — в виде хищного, воинственного, хрипящего крика. Его пение производит на слушателей неизгладимое впечатление, вызывая мурашки на теле, но из-за того, что рот Рона большую часть времени занят мундштуком трубы, услышать его голос удаётся нечасто, что делает его ещё более ошеломляющим.

Вот, всё это уникальное разнообразие мы стремимся спаять в единую, целостную, вокально-инструментальную, гармоничную историю, на ту или иную тему. И, используя голос, слова, музыкальные звуки, шёпот и крик, смех и плач, стон и хрип, вызвать у слушателей волнение и восхищение.

Первым взял слово Маркус:

— Я думаю, петь о боевых подвигах не надо, дикие степные орки и так очень агрессивны, воинственны и жестоки.

— А о радости созидания и красоте окружающего мира они не поймут, — откликнулся Рон.

— Что же тогда остаётся, только о любви и песни-шутки? — огорчённо уточнила я.

— Да вы чего?! — возмутился Такисарэль. — Они такие же разумные, как мы, просто, более примитивные. Но им доступны все те же чувства, стремления, заботы и мечты, как и нам. Надо оставить весь наш обычный репертуар.

— Я тоже так думаю, — поддержала я. — Только на первый план надо выдвинуть Маркуса, чтобы они видели, что он такой же, как они, свой, это будет сглаживать внешнюю чуждость всех остальных.

— Нет, они должны видеть, что мы, несмотря на внешние различия, едины, и действуем сообща, — возразил Маркус.

Спор наш продолжался не один день, но, в результате, мы пришли к выводу, что будем петь всё то, что поём обычно. Я переведу слова наших песен на орочий, добавлю песню, осуждающую рабство, но сделаю её не воинственной, а вызывающей сочувствие к рабам и призывающей, хоть на минуту, представить себя на месте раба. И ещё, надо добавить в танцы Маркуса больше движений из пляски шамана, которую мне показывал Петрос, и я воспроизвела её для парней, по памяти.

Я так погрузилась в желанную работу и творческий восторг, потеряв представление о времени, что когда Еваниэль за ужином спросила:

— Ты помнишь, что завтра из Дозора возвращается Лазарэль? — я в растерянности отозвалась:

— Ой!

— Ничего не бойся, — напутствовала меня Еваниэль, — как бы ни страдал покинутый мужчина, удержать любимую силой он не может, это противоречит эльфийским традициям. Общество целиком и полностью на стороне свободы личного выбора эльфийки. В противном случае, все встанут на её защиту. К счастью, достойной считается установка — любишь, сделай так, чтобы любимой было хорошо, даже если она не хочет быть с тобой.

— Но будет ли Лазарэль вести себя достойно? — с сомнением спросила я. — Он такой категоричный, властный и всегда считает, будто лучше меня знает, что для меня хорошо, а что плохо.

— Не волнуйся, Лазарэль относится к тому типу эльфов, для которых очень важно, что о нём думают окружающие. Поэтому он не будет портить свой имидж.