— Значит, знаем только мы с тобой и твой отец… я имею в виду, во всей Англии?

Щеки Хока покрылись темным румянцем.

— Кто еще знает, милорд? — спросила Фрэнсис, выпятив подбородок.

— Хок, — поправил он механически, стараясь выиграть время.

— Так кто же, Хок?

— Моя любовница, — признался он смущенно.

— Ты рассказал про нас любовнице?!

— На твоем месте я молился бы за нее, — усмехнулся он, стараясь скрыть неловкость под бравадой. — Это ведь Амалия посоветовала мне любить жену так, как любят любовницу.

Фрэнсис зажмурилась. Перед ней тотчас возникла картина: Хок в постели с другой женщиной, соблазнительной и прекрасной. Слава Богу, хоть ее лицо оставалось милосердно туманным. Хок, целующий и ласкающий ее… о-о! Ей показалось, что она никогда в жизни не испытывала такой боли

Фрэнсис повернулась и слепо пошла к двери.

— Не смей уходить, Фрэнсис! Если ты не остановишься немедленно, я тебя… С каких это пор ты ударилась в деликатность чувств? Роль жеманницы тебе не к лицу.

— Меня сейчас нельзя трогать, — бросила она бездумно и взялась за ручку двери.

— Еще шаг — и мы посмотрим, можно или нет!

Внезапно Фрэнсис сообразила, что именно сказала несколько секунд назад, и слегка побледнела. Она выпрямилась, чуть ли не поднявшись на цыпочки, и заявила тонким голосом:

— Нельзя, потому что как раз сегодня утром я узнала. что не беременна!

На лице Хока выразилось горькое разочарование.

— Думаю, милорд, сегодня вам придется посетить какую-нибудь доступную леди в Йорке.

— Нет уж, мадам, на сегодня леди с меня достаточно! Я остановлюсь на ком-нибудь попроще.

Фрэнсис уставилась на рисунок ковра.

— Что с тобой? Ты чувствуешь боль?

— Вовсе нет! — отрезала она, не поднимая взгляда.

— Тогда почему ты ведешь себя, как деревенская простушка? Мнешься, жмешься… что это на тебя нашло, скажи на милость?

— Я не простушка! Я не жмусь и не мнусь. Просто ты только что сказал… ты проговорился…

— Да что такого я сказал, Господи Боже? Говори же. я не знаю, что и подумать!

— Ты проговорился, что другие мужья не… не делают так в постели! — воскликнула Фрэнсис в совершеннейшем смущении. — Значит, это все-таки неприлично, гадко, непристойно?!

Несколько секунд Хок смотрел на нее во все глаза, потом зашелся в приступе неуправляемого смеха. Разумеется, он смеялся над самим собой, но Фрэнсис это было невдомек. Он понял свою ошибку только тогда, когда в грудь ему с размаху ударился подсвечник.

— Видоятый змей!

— Видоятый? И как по-твоему, что это значит?

— Ну, ядовитый, какая разница? Как бы я тебя ни назвала, этого все равно будет мало! У тебя нет сердца, вот в чем все дело!

— Фрэнсис, я тебя л…

Хок прикусил язык. Он почти признался жене в любви, вот незадача! Менее подходящего момента было не выбрать. Он что же, совсем выжил из ума?

— Я уезжаю верхом! — заявила Фрэнсис, распахнула дверь и сделала жест королевы, отпускающей пажа. — Оставьте меня, милорд, мне нужно переодеться.

— Ничего другого мне, как видно, не остается, — вздохнул Хок.

Когда дверь спальни Фрэнсис с треском захлопнулась за ним, он покачал головой не то с досадой, не то с сожалением.

Вечером наконец прибыло передвижное стойло. Его появление вызвало массу споров среди заинтересованных лиц.