Его зрачки стали ровного серого цвета, словно поблёкли, и я замолк. Как-то сразу стало ясно, что сейчас будет… кхм… жжёный псарь.

— Славины не стали ждать, — прохрипел старик, тыча пальцем вверх, — Уходи, Василий.

Я упёрся взглядом в потолок. Интуиция подсказывала, что полная жопа начинается не только здесь, в этом зале. Во всём поместье Перовских начиналась добротная заварушка…

— Там все… документы… артефакты защитные… — рука Альберта неестественно выгнулась назад, похрустывая суставами, и указала на столик в тёмном углу, — Попробуй уехать… с Вепревым… потом сбежишь… Тим.

Он улыбнулся, моргнув. Твою псину, зрачки уже совсем чёрные.

Только тут до меня дошло, что Альберт перешёл на глобо-рус. Это же не красногорский язык!

И он назвал моё имя?!

— Привет, Тимка, — оракул ощерился.

Я даже не успел принять стойку, как он кинулся в атаку. Ну, уж с тщедушным стариком я как-нибудь…

Какое-там — словно локомотив налетел на меня, заодно протаранив и моё сознание. Вот на хрен, атака на ментальном и физическом плане.

Меня впечатали лопатками в столб, и я закричал, когда Альберт задрожал всем телом, прижимая меня к дереву. Энергия так и пёрла из него, равномерно ударяя по всем моим чакрам, открытым и закрытым.

Это же приёмы псионика…

— Заяц, давно не виделись, очковый ты пёс.

Я кое-как вытаращил глаза на него и сфокусировал взгляд.

— Герман?

— Узнал, — он едва не облизал меня, дыша в ухо и щекоча бородой шею.

Тот самый сослуживец, который доигрался с имплантом… Мы с ним дружили здорово, одно время он даже был моим наводчиком, на особо сложных операциях.

Командование не раскидывалось псиониками направо и налево, и посылать на один квадрат сразу двоих всегда считалось слишком расточительным.

И это только Герман звал меня, снайпера Тимофея Зайцева, который видит мир только через «очко» линзы прицела, очковым псом. За это, правда, иногда он мог и словить, потому как кличка мне не нравилась. Чаще он называл меня просто Зайцем или Косым.

Впрочем, самого Германа природа наградила толстыми губами, и я иногда отыгрывался на этом.

— Слышь, ты, Губошлёп… — я просипел в ответ, — За очкового может где и табуреткой прилететь…

Альберт расхохотался:

— А, Косой, как жизнь-то?

Голова старика дёргалась, неестественно выгибаясь, чёрные зрачки бегали туда-сюда. Мой кокон то и дело пытался свернуться, но мощный поток чужой и невероятно злой псионики насильно разворачивал его.

Я просто не мог ничего противопоставить этому Иному! Даже капитский «механический» псионик рядом нервно покуривал свой имплант…

Старик саданул меня лбом в нос, а потом перехватил тонкими пальцами и легко поднял вверх, протащив лопатками по столбу. Вот это мощь! Энергия псионики, переходящая напрямую в мышечную силу.

У меня брызнули слёзы, в носу намокло, потекло по губе. Сломал, собака сутулая!

Страшная улыбка озарила лицо старика, словно у маньяка, издевающегося над своей жертвой.

— Бегают, дерутся, — Альберт посмотрел наверх, в потолок, — Жалкие твари… букашки. Мы скоро придём, совсем скоро, немного осталось!

Он притянул меня к себе, прокричал это в лицо. Я пытался сделать хоть что-то, но псионика била сразу со всех фронтов, накладывая полный паралич.

— Ах, Косой, ты ж мечтал сдохнуть на поле боя, со «свистком» своим в обнимку?! А?

Меня чуть отпустило, словно дали шанс, и я, стиснув зубы, попробовал поднять руку, рубануть ему по локтю. Грёбаный насрать, как по шпале, вообще не гнётся.

Как маги собрались этого Иного валить-то?!

«Свисток» — это была моя снайперская винтовка.