Его воображение нарисовало привлекательный образ ее тела, влажного от накала сексуального желания. Пульс зачастил.

— Энергия есть энергия, — пробормотал он. — Какая разница, где она проявляется.

— Я никогда не думала об этом. Калеб стиснул зубы.

— Мисс Бромли, может, мы продолжим этот очень интересный разговор в другое время? Он меня отвлекает.

— Да, разумеется. Извините.

Он снова оглядел помещение аптеки. Темнота была такой же непроницаемой, как туман за окнами. Кроме специфических аптечных запахов воздух был наполнен ароматами лекарственных трав, специй и цветов.

— О Господи, — прошептала Люсинда. — Мой папоротник.

— Что? Где?

— Боюсь, что миссис Дейкин прямо здесь продает яд, который получает из моего папоротника.

— Вы уверены?

— Я это чувствую. — Она медленно прошла через зал и зашла за прилавок. — Здесь есть следы…

— Это тот яд, который убил лорда Фэйерберна?

— Да. — Она начала выдвигать ящики и открывать шкафчики. — Но я не думаю, что запасы она хранит здесь. Я чувствую лишь еле заметные признаки. Она продавала здесь и другие виды ядов. Я их тоже чувствую.

— Это объясняет успешность ее аптеки.

Калеб прошел по залу, пытаясь использовать то, что он называл другим зрением. Если бы он полагался только на обычные пять чувств, от него ускользнули бы важные детали. Кирпичик за кирпичиком он добавлял к многомерной мозаике, которая складывалась в его голове.

— Что вы ищете? — спросила Люсинда.

— Да так, — рассеянно ответил он. — Детали. Те, что кажутся верными, и те, что неверны. Простите, Люсинда, я не знаю, как объяснить свой дар.

— Что, если миссис Дейкин неожиданно вернется?

— Не вернется.

— Почему вы в этом уверены? Он пролистал пачку рецептов.

— Я не думаю, что миссис Дейкин задержалась на этом свете.

— Она мертва?

— Я бы дал девяносто восемь процентов, что ее нет в живых.

— Боже мой, откуда вы это знаете? — Люсинда подняла вуаль и посмотрела на Калеба. — Что такого вы чувствуете в атмосфере этой комнаты?

— Я чувствую остаток некоей психической энергии, оставленный силами зла и страшным насилием.

— Вы все это чувствуете?

— Это часть моего таланта. — Он выдвинул какой-то ящик и вынул пачку бумаг. — Или моего проклятия, в зависимости от точки зрения.

— Талант не из легких, я полагаю, если учесть, что в мире столько насилия.

Он взглянул на Люсинду, и ему вдруг страшно захотелось рассказать ей всю правду, даже если она испугается и отвергнет его.

— Вы наверняка ужаснетесь, если узнаете, что я испытываю радостное возбуждение в таких случаях, как этот.

Ей удалось не содрогнуться.

— Я понимаю.

Она, наверно, не расслышала, что он сказал, подумал Калеб.

— Позвольте в этом усомниться, Люсинда.

— В вашей реакции нет ничего странного, сэр. Вы используете свои чувства так, как назначено природой. Я испытываю почти такое же чувство удовлетворения, когда мне удается составить какую-либо лечебную настойку, которая поднимет человеку настроение или даже спасет жизнь.

— В отличие от вас я не спасаю жизни или рассудки. Я ищу разгадки преступлений.

— И в процессе этого вы спасаете жизни, — настаивала она. — Точно так же, как вы спасли мальчика, похищенного сектантами и чуть не ставшего их жертвой.