|
— Скажите, как я умру? Не от любви к вам? — Вам ли не знать, что информация стоит денег? — Анастасия улыбнулась несколько гадливо. — Милости прошу ко мне в салон, «Магия успеха». А впрочем, ладно, поскольку вы у нас в гостях. — Она развернула ладонь Морозова к свету, зрачки ее сузились, потемнели. — Вас убьет маленький хищный зверь, очень вонючий. Не обессудьте, Кузьма Ильич, сами напросились. Осталось вам лет десять. Едва гости вышли, она стерла с лица дежурную улыбку и направилась к себе. — Дед, спокойной ночи. Больше всего на свете ей хотелось сейчас уйти из этого мира грубых, полупьяных самцов с претензиями на оригинальность. — Спокойной ночи. — Грозен, усмехнувшись, проводил ее взглядом и кивнул плотной расторопной горничной в мини-юбке. — Пойдем, Клаша. Он уходить из этого грубого мира пока не собирался. Год 1994-й— Еще, еще! В животе у Анастасии как будто лопнул набухший огненный шар, наслаждение раскаленной лавой потекло вверх по позвоночнику, сладко выплеснулось в голову, радужной пеленой застлало глаза. Согнув ослабевшие руки, она упала грудью на постель, судорожно выгнула спину и, чтобы справиться с рвущимся изнутри криком блаженства, с силой закусила уголок подушки. — Еще? — Отто перевел дух, перевернул ее на спину и, взметнув кверху щиколотки, взял снова, на этот раз грубо, жестко, раздирая покорное тело надвое, словно древний воин захваченную в бою пленницу. Яростный скрип постели, стоны, любовный пот рекой, неописуемое блаженство. И так каждую ночь и каждый день. А началось все две недели назад, когда, устав от суеты веселой Вены, Шидловская забрела под своды Хофбургекого музея. В тот год, после смерти деда, стараясь заглушить тоску, она много путешествовала: пирамиды в Гизе, охота на акул в Мексике, Храм Изумрудного Будды в Таиланде, амазонские джунгли, Парк попугаев на острове Тенерифе, и вот, на десерт, старая добрая Европа. После чопорного Лондона, любвеобильной Лютеции, раскаленного Мадрида и вечного Рима Вена не произвела на нее особого впечатления — да, красиво, да, Штраус, Фрейд, кто там еще… Какая скука. С отсутствующим видом Шидловская бродила среди старинных раритетов, пока не оказалась у копья судьбы, которым, по преданию, пронзили распятого Христа. — Признайтесь, ведь вы немка? — Услышав вдруг отрывистый, преисполненный восторга голос, Анастасия обернулась и увидела высокого, крепкого мужчину с длинными белокурыми волосами. — Только у немок бывают такие божественные икры и ягодицы. В глазах незнакомца светилось восхищение, в них не было и намека на пошлость. Шидловская улыбнулась, — он не был юн, но был прекрасен, словно бог. Само воплощение сверхчеловека, которым так бредил Ницше. — Да, я немка. — Она гордо вскинула подбородок. — А вас, случайно, не Зигфридом зовут? — Эрик Кнутсен, к вашим услугам, или лучше зовите меня Отто. — Великан склонил голову и осторожно, словно к божественной реликвии, прикоснулся губами к руке Шидловской. — О, вы прекрасны, как валькирия! Он походил на древнегерманское божество не только внешне — прямой, напористый, бесстрашный, в мыслях ни тени хитрости, ни малейшего подвоха, что в голове, то и на языке. — Это копье — подделка, его изготовили по приказу Генриха Гиммлера. — Отто презрительно кивнул на витрину с копьем судьбы. — Настоящее же, то, которым владел фюрер, хранится в ледовом тайнике, на секретной базе, откуда возродится в будущем великая Германия. Пойдемте со мной, вы должны многое узнать. И Шидловская пошла, отчего-то она сразу почувствовала неодолимое влечение к этому могучему человеку. Они долго бродили по венским улочкам, заходили в галереи, пили пиво в маленьких уютных кабачках. |
