В неуютном полумраке Рафаэль ежился и включал свет.

Карина шла следом и выключала его.

– Что ты в потемках опять? – он подавил нарастающее раздражение, ударил ладонью по выключателю в коридоре, зажмурившись с непривычки от яркого света, полоснувшего по глазам.

Карина подошла к нему, дежурно чмокнула в щеку и снова выключила свет.

– Надо быть бережливее, нам жизнь дана не для того, чтобы прожигать ее, – отметила с укором. Окинув молодого человека и не заметив пакета из продуктового, удивилась: – Почему ты ничего не взял?.. Хорошо, я разжарю тебе гречку и сварю сосиски, там в холодильнике еще остались.

Развернувшись, она пошла в кухню.

– Не надо мне сосиски…

Но его уже никто не слушал. В кухне загремела посуда, приглушенно хлопнули шкафчики. Зашумела вода.

Рафаэль снял ботинки, поставил на полку. Прошел следом за Кариной и молча опустился на стул, продолжая наблюдать за ней. Девушка покосилась на него, посмотрела через плечо:

– Куртку то чего не снял?.. И руки помой…

– Карин, ты с какими то экологами связалась, да? – проигнорировав ее просьбу, спросил.

Ему нужно было понять.

Сам удивился, каким бесцветным прозвучал его голос. Будто свет выключили не только в квартире, но и у него в душе. Будто там тоже – желтый абажур в дальнем углу и длинные тревожные тени по стенам.

Карина фыркнула:

– Что за глупости?

– Ну, я больше не могу придумать логического объяснения: свет не включай, еду не готовь, распаривай, сыроедение какое то постоянно практикуешь, книжки странные читаешь…

– Они не странные, они по саморазвитию.

Рафаэль придвинул к себе тонкую брошюру, скептически отозвался, прочитав название:

– «Солнце в себе» – это про саморазвитие?

Карина резко обернулась к нему, прислонилась бедром к столешнице и скрестила руки на груди:

– Что ты хочешь от меня? Я стараюсь сохранить те осколки тепла, что есть между нами! Но ты не помогаешь мне, ты пытаешься препарировать, ломать, докапываться до того, что я из последних сил стараюсь сгладить и сравнять…

Раф ее не узнавал: ярый, непримиримый взгляд, плотно сомкнутые губы, обострившиеся скулы, расширяющиеся ноздри. Карина была в бешенстве и плохо скрывала это.

– Карин, – он примирительно покачал головой, опустил голову. Растер лоб, разгоняя некстати начавшуюся боль.

– Что «Карин»? Что, я не права? Не смей смотреть на меня, как на сумасшедшую!

– Но я не…

– Знаешь, с меня хватит, – она сорвала с талии передник, бросила его на край раковины.

– Карин, не истерируй.

– Значит, я еще и истеричка?! – девушка взвизгнула. Смерив молодого человека взглядом, горестно проговорила: – Верно мне говорили, что ты меня никогда не понимал.

Рафаэль потерял дар речи. Но Карина, кажется, высказалась, и в дальнейшем споре участвовать не захотела. Решительно выйдя их кухни, она вышла в коридор.

– Карин, я знаю, когда женщина голодная, она злая, – крикнул ей вслед. – Давай, по пельмешке?

Дверь в спальню тихо затворилась и… щелкнула задвижка.

Он посидел в тишине, все еще прислушиваясь к полумраку. Поднялся, выключил конфорку и включил свет. Прошел в коридор, постоял под дверью спальни, тихо постучал костяшкой указательного пальца в косяк:

– Карин? Ну ты чего ушла то? Я же шутил… Карин?

Она не ответила.