Мы не в шахматы играем, нам даже не известны правила. Твердо известно одно — мы проигрываем, — и давайте спросим почему. Значит, эта штука уничтожает разум. Ну и что в этом плохого?
— С космологической точки зрения — ничего, — сказал Брад. — Но мы чувствуем себя не очень уютно. Было бы лучше, если бы разрушитель выключал людей с низким интеллектом, а не…
Борланд нахмурился:
— Вы имеете в виду интеллектуальный коэффициент? Определяемый как ментальный возраст, деленный на хронологический и умноженный на сто?
— Да. Конечно, нельзя быть уверенным в том, что коэффициент отражает что-то, кроме способности субъекта отвечать правильно на интеллектуальные тесты, так что мы можем ошибаться в направлении удара разрушителя. Значение коэффициента не включает в себя такие важные черты, как индивидуальность, независимость мышления, темперамент — и если даже коэффициенты одинаковы…
— Это не означает, что способности людей идентичны, — закончил Борланд. — Я читал об этом в книжках и знаю недостатки метода. Помните болтовню лет двадцать назад о «творческих способностях», и эту дурацкую моду на клубы обладателей высокого интеллекта? Если мне нужен хороший человек, я держусь подальше от этих доморощенных интеллектуалов. Мне достаточно просто в лицо посмотреть, чтобы сказать, кто достойный парень, а кто сопляк с клубным синдромом.
Борланд окинул их лица острым взглядом.
— Вы, — он ткнул узловатым пальцем на Афру. Она вздрогнула. — Вы член клуба, да?
Афра растерянно кивнула, но Борланд уже повернулся к Браду:
— А вы — нет. Тот здоровый русский, что только что вышел, тоже нет. — Он взглянул на Иво. — А тебя они даже на порог не пустили бы.
Он вернулся к Браду.
— Коэффициент — это практический инструмент, используемый, когда нужно обобщить интеллектуальный уровень больших групп людей, но его применение оправдано, пока нет ничего лучшего. Можно его определить, как способность обучаться — в среднем индивидуум с коэффициентом 120 выглядит более импозантно, чем его собрат с коэффициентом сто. Таким образом, система выдумана лишь удобства ради. А теперь перейдем к главному, хорошо?
Брад рассмеялся.
— Хорошо, сенатор. Применяйте вашу философию.
— Значит, сигнал приходит не в речевой форме, и чтобы его понять, необходимо преодолеть некий порог. Вы должны иметь непонятно какие способности, чтобы переступить этот порог. Как это понять: то ли у гения больше шансов войти в программу, то ли как с макроскопом — или все, или ничего?
— По-видимому, просто больше шансов. Интеллект — весьма специфическая вещь, и нельзя быть точно уверенным…
— Ясно. Давайте тогда по порядку. У вас коэффициент двести четырнадцать, — обратился он к Браду.
— Что? — удивленно переспросила Афра.
— Это не…
— Знаю, знаю, — сказал Борланд. — Цифры ничего не значат, а если бы и значили, то это ничего не меняет, потому что вы в сто раз умнее какого-нибудь Джо, который вас тестирует. Это все условно. Нет, я не просматривал ваше досье, просто пытаюсь интерполировать. А если в вашем досье есть эта запись, то она выглядит примерно так, как я говорю, не правда ли?
Брад не стал отрицать. Афра даже не смотрела в его сторону. Иво знал, о чем она сейчас думает. Она считала, что его коэффициент 175–180, все же где-то недалеко от ее собственного. Эти числа много значили для нее. Теперь она осознала насколько он был выше ее — так же, как она была выше среднего человека, — а средний человек для нее был нестерпимо туп. |