| Хочешь вместе с нами провести весь день? - Некогда,- угрюмо отговаривался Иван. - Ты не разгибаешь спины над своими вычислениями,- не отставал Саня и в отместку за прежние колкости съязвил:- В математической пустыне ты высох и скрючился как знак интеграла. Иван хмуро отмахивался, но в конце концов сдался. - Ладно... Разве что посмотреть твои пампасы... Через час братья приземлились на зеленом пригорке, где их уже ждали Зина, Юджин, Денис Кольцов и его шумные ученики. В первые минуты, обмениваясь рукопожатиями, знакомясь с юными питомцами Кольцова, Иван не мог как следует оглядеться. Но вот Саня отвел его в сторону и показал рукой: смотри. Давным-давно, когда еще не знали синтеза белка, здесь, видимо, волнами колыхалась пшеница. А сейчас - безбрежное холмистое море васильков с белопенными, как буруны, островками ромашек. Вдали, заштрихованные знойным маревом, голубели рощи. - Ну как? - спросил Саня. - Красиво, как сказал бы наш Афанасий. - Не туда смотришь! - улыбнулся Саня.- Взгляни сначала налево, на юг, а потом направо. Слева парил в голубизне неба город Калуга. Он сливался с окружающим пейзажем, придавая ему странное очарование. Справа, далеко на севере, высился еще один город. Он походил на исполинскую триумфальную арку, сотканную из мерцающего света. Иван много раз бывал в этом двадцатимиллионном городе, семицветной дугой раскинувшемся над своим историческим центром. Но не предполагал, что Москва, это чудо гравитехники, так удивительно выглядит со стороны. "Как радуга иди северное сияние,- подумал Иван и, взглянув на вольно раскинувшиеся внизу луга и рощи, не мог не согласиться с Саней: - И в самом деле пампасы гравитонного века..." - Самое замечательное в том,- говорил Саня, словно угадав мысли брата,- что вся гравитехника, не нарушая гармонии, вписывается в древние степи и леса. Москва меж грозовых туч, наверное, не отличается от редкого по красоте погодного явления. Она и сейчас смотрится как картина Куинджи "Радуга". Или взгляни в небо! Не сразу скажешь, летят ли там настоящие, живые лебеди или это группа отдыхающих на летательных аппаратах. Вот эту естественность и гармонию нашего века мне хотелось бы передать в новой картине. А назову ее... Саня вдруг замолк, осененный какой-то догадкой. Потом, размахивая руками, заговорил с возрастающим воодушевлением: - Нашел!.. Я кажется нашел зримую основу будущей картины. Назову - "Ветры времени", а еще лучше - "Ветер тысячелетий"... На полотне, предположим, ты увидишь всего лишь эту степь. В ней то печет солнце, то гуляют веселые грозы и свистящие ливни... - Изящно говоришь. Вот бы Афанасий восхитился! - Не перебивай и не язви,- шутливо толкнул его плечом Саня.- Да, ты увидишь природу, не подавленную человеком, а эстетически им облагороженную. Это "лебеди", летящие в чистом небе, города-парусники и семи-цветные радуги будут ее естественным и гармоничным продолжением. Но это лишь видимая, зримая основа. Главное в картине - ветер, его музыка. Как передать его? Через бег облаков? Или в шорохе трав, в мерцании города-радуги? Еще не знаю... Скорее всего через особое настроение зрителя. Он должен услышать в ветре дыхание отшумевших веков голоса рабов, строящих Парфенон, звон битв, звон скифских повозок, грохот танков... Труд и жертвы предков лежат в фундаменте нашего века. Пампасы гравитонного века - это венец предшествующей истории. Зритель должен почувствовать это. Он будет видеть на картине города-радуги и нетронутые луга, а слышать во всем этом песни древнего ветра, дующего из-за горизонта, и гул тысячелетий... - Задумано здорово,- одобрил Иван.- Дело за картиной! - Я ее как следует еще не вижу,- помолчав, проговорил Саня.- А главное - плохо слышу... Ему не хотелось больше говорить о картине, и он поспешил переменить тему разговора. После обеда Иван наблюдал, как действует "полевой филиал" студии Кольцова. По заданию учителя юные художники рисовали портрет Зины. Посмеиваясь над художниками, она смотрела на них, и выражение ее лица все время менялось. |
