Изменить размер шрифта - +
Они хотя бы тают. А тётя Карлотта была намертво замёрзшей ледышкой, которая не растаяла бы ни за что и никогда.

– Давай же, ешь.

Николас зачерпнул суп ложкой. Ничего отвратительнее он в жизни не пробовал: как если бы грязь смешали с болотной тиной и залили водой из лужи. Но тётя Карлотта грозной жердью нависала над племянником, и Николас продолжал есть.

Под пристальным взглядом её холодных серых глаз он будто сжимался до размеров букашки. А тётя Карлотта повторила то, что говорила уже сотни раз:

– Твой отец – дурак.

Николас ничего не ответил – просто проглотил ещё ложку мерзкого супа, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота.

Но тётя Карлотта не унималась.

– Всем известно, что никаких эльфов не существует, – говорила она, брызжа слюной. – И твой отец – несмышлёное дитя, раз до сих пор в них верит. Я сильно удивлюсь, если увижу его живым. С Крайнего Севера ещё никто не возвращался. И о чём я только думала, когда ехала сюда, польстившись на его посулы? Понятно, что не видать мне моих денег.

– Вы всегда можете вернуться.

– О нет! Уже не могу. На дворе октябрь, год повернулся к зиме. По такой погоде я десяти миль не пройду. Я застряла тут на всю зиму. По крайней мере, до Рождества. Не то чтобы оно для меня что-то значило. Самое ненавистное время года!

Это было уже слишком.

– Рождество – лучшее время года! – твёрдо сказал Николас. – Я очень его люблю, пусть оно и приходится на мой день рождения.

Он очень хотел добавить, что испортить Рождество может только тётя Карлотта, но подумал, что тогда ему точно не поздоровится.

Тетю Карлотту его ответ немало удивил.

– С чего бы тебе, маленькому оборванцу, любить Рождество? Будь ты сыном богатого купца из Турку или Хельсинки, я бы ещё поняла. Но у моего братца вечно не хватает денег на подарок!

Злость сотней горячих иголок заколола щёки Николаса.

– Рождество – волшебный праздник! И я предпочту дорогой игрушке ту, которую сделали с любовью.

– Твой отец за всю жизнь сделал тебе только санки, – фыркнула тётя Карлотта. – У него же вечно нет времени.

Николас подумал о старой кукле-репке. Интересно, где она? Рядом с дверью, где он её оставил, куклы больше не было.

– Твой отец – обманщик.

– Нет, – сказал Николас. Он доел суп и чувствовал себя очень плохо.

– Он обещал, что вернётся. Говорил, что эльфы – не выдумка. То есть соврал уже два раза… Ладно, что-то я утомилась, – вдруг сказала тётя Карлотта. – Пора мне ложиться спать. Я смотрю, тарелка у тебя уже пустая. Сделай одолжение, скройся с глаз моих, и я буду счастлива, как королева Финляндии. Отныне это мой дом, и я – твоя опекунша. И ты будешь делать в точности, что я говорю. Выметайся. Живо!

Николас встал из-за стола. Живот зверски крутило. Он окинул взглядом комнату.

– А где моя кукла-репка?

Тётя Карлотта улыбнулась – широкой улыбкой, за которой обычно следует смех. А потом сказала:

– Ты её только что съел.

– Что?

Ему потребовалась секунда. Хотя нет, две. Может, три. Три с половиной. Нет. Всего три. Три секунды на то, чтобы понять, что именно он услышал. Его единственная игрушка теперь покоилась у него в желудке.

Николас выбежал из дома, и его стошнило в выгребную яму.

– Зачем вы так? – воскликнул он, не в силах поверить до конца. – Её мне сделала мама!

– Ну, твоей мамы с нами больше нет, – сказала тётя Карлотта, которая высунулась в маленькое окно, чтобы понаблюдать за тем, как Николаса тошнит.

Быстрый переход