Затем, рассевшись на столах и на той половине дива­на, что не отсырела, они принялись за кофе с тортом. Из протечек лишь временами стекали неторопливые струйки. Либерман немного рассказал о поездке и визи­тах к старым друзьям, об изменениях в них, которые бросились ему в глаза. Аликс, запинаясь, отвечала на вопросы Эстер о своей работе художницы по текстилю.

- Пришли некоторые пожертвования, Яков, - сооб­щил Макс, торжественно кивая седой гривой волос.

- Как всегда, после Святых Дней, - подтвердила Лили.

- Но в этом году больше, чем в прошлом, дорогая, - сказал Макс.

Кивнув, Либерман посмотрел на Эстер:

- Мне что-нибудь приходило из агентства Рейтер? Отчеты? Вырезки?

- Есть какой-то конверт с их грифом, - сказала Эстер, - и довольно большой. На нем сказано «Лично».

- Сообщения? - спросил Макс.

- Перед отъездом я переговорил с Сиднеем Байноном. Об истории, которую мне рассказал тот мальчик, Кохлер. О нем что-нибудь известно?

Они покачали головой.

Эстер поднялась, держа в руках блюдце с чашкой и сказала:

- Этого не может быть, слишком смахивает на бред.

Лили тоже поднялась, начав было собирать тарелки, но Эстер остановила ее:

- Оставь все, как есть, я уберу. Лучше пройдитесь с Аликс, покажите ей окрестности.

Макс, Лили и Аликс стали собираться, и Либерман от души поблагодарил их за помощь. Он поцеловал в щеку Лили, подал руку Аликс, пожелав ей хорошо провести отпуск, и похлопал Макса по спине. Закрыв за ними дверь, он подхватил чемодан и отнес его в спальню.

Заглянув в ванную, он взял пилюли, которые ему приходилось принимать в двенадцать часов, развесил всю одежду в шкафу и сменил пиджак на свитер, а туфли на шлепанцы. Держа в руке очки, он вернулся в гости­ную и, взяв папку, направился к высоким французским дверям в столовую, лавируя между столами.

- Я буду посматривать, не пойдет ли снова вода, - из кухни сказала Эстер. - Ты хочешь, чтобы я связала тебя с этим человеком из Маннгейма?

- Попозже, - сказал Либерман, располагаясь в гос­тиной, которая теперь стала его кабинетом.

Стол был завален журналами и стопками вскрытых писем. Положив папку, он включил настольную лампу и надел очки, после чего из-под большой стопки бумаг вытащил несколько конвертов. Он сразу же нашел серый конверт из агентства Рейтер, пухлый и с четко выписан­ным адресом. Такой толстый?

Усевшись, он расчистил перед собой место, отодвинув скопившуюся почту на край стола. Фотография Ханны перевернулась, а несколько журналов шлепнулось на пол.

Он сдернул липкую ленту по краям клапана конверта и раскрыл его. На зеленое сукно стола вывалилась куча газетных вырезок и оторванных телетайпных лент. Двадцать, тридцать, еще и еще; некоторые представляли собой фотокопии или наскоро отхваченные ножницами куски из газетных полос. «Маnn getotet in Autounfall; Priest Slain by Robbers; Eesv&da dodar man, 64». Ha отдельных вырезках были желтые и синие ярлычки с датами и названиями газет. Всего больше сорока сооб­щений.

Он заглянул в конверт и извлек оттуда еще пару маленьких вырезок и пачку их, обернутых листом белой бумаги.

«Держите меня в курсе дела, - было написано на нем аккуратным мелким почерком в самом центре. - С.Б. 30 окт.»

Отложив в сторону конверт, он разложил вырезки и сообщения по всему столу для лучшей видимости - неправдоподобное обилие текстов на французском, анг­лийском, немецком - и еще на шведском, датском и других, которых он не мог разобрать, кроме разве не­скольких слов тут и там. «Dod», конечно же, означало «смерть» или «мертвый».

- Эстер! - крикнул он.

- Да?

- Словари для перевода - шведский и датский! А также голландский и норвежский.

Он взял вырезку на немецком: «В результате взрыва на химическом заводе в Золингене погиб ночной сторож Август Мор, шестидесяти пяти лет».