- Да не верю я ни одному твоему лживому слову.

- Ох, Мег... да чтоб у меня язык отсох! Встреча с тобой - лучшее, что случилось со мной за последние пятнадцать лет, и я все испортил своей глупостью! Ну, ложись же на спинку, любовь моя! Я ни слова больше не скажу о Харрингтоне. Мне не нужна никакая твоя помощь, лишь бы ты простила меня.

- И не собираюсь, так что можешь не беспокоиться.

- Просто ложись на спинку, любовь моя... о, какая девочка... и дай мне обнимать тебя и целовать твои большие... м-м-м! Ах, Мег, с тобой я познаю небесное наслаждение! М-м-м-м!

- Ах, подонок...

- Знаешь, что я сделаю? Завтра я позвоню своему шефу и скажу, что Харрингтон пошел на поправку и, думаю, что поставлю ему «клопа» только через день-другой. И что я должен буду быть здесь до четверга или пятницы, пока меня не отзовут. М-м-м-м! Ты знаешь, что я просто с ума схожу по медсестрам? Моя мать работала ею, и Мэри, моя жена. М-м-м-м!

- Ах...

- Может, ты меня и не любишь, но твои груди меня обожают.

- Ты в самом деле хочешь увидеть меня на Рождество, подонок?

- Клянусь, любовь моя, да и в любое другое время, что нам выпадет. Может, даже ты сможешь перебраться в Лондон; ты когда-нибудь подумывала об этом? Там всегда можно найти работу для медсестры...

- О, я не могу вот так сняться с места и упорхнуть. Алан? А ты в самом деле... можешь остаться еще на сутки?

- Я мог бы остаться еще и побольше, если бы мне удалось поставить подслушку; я должен дождаться, когда его отключат от кислорода и он будет разговаривать с посетителями... Но я не позволю тебе, Мег, заниматься этим, как я и говорил.

- Я бы...

- Нет. Я не хочу подвергать риску наши отношения.

- О, черт! Я с самого начала знала, что ты сукин сын, так какая разница? Я хочу помочь правительству, а не тебе.

- Ну... я не могу помешать тебе, если ты хочешь помочь мне сделать свое дело.

- Я всегда считала, что ты только ходишь вокруг да около. Что я должна делать? Я не умею крутить провода.

- Тебе и не придется. Просто поставь к нему в палату эту коробку. Небольшую, как из-под подарков. Она в самом деле таковая, красиво обернута в цветную бумагу. И тебе надо только развернуть ее, и поставить поближе к его кровати - на полочку или ночной столик, словом, чем ближе к его голове, тем лучше - после чего приоткрыть ее.

- И все? Только приоткрыть?

- Дальше все пойдет автоматически.

- Я думала, что эти устройства поменьше.

- Другой тип. Встроено в телефон.

- Но не будет искры? Там же всюду кислород.

- О, нет, этого просто не может быть. Под бумагой там всего лишь микрофон и передатчик. Ты не должна открывать коробку, пока не окажешься рядом с ним; устройство такое чуткое, что будет записывать все подряд.

- Ты его уже привел в порядок? Завтра я поставлю его. То есть сегодня.

- Хорошая девочка.

- Подумай только - старый Харрингтон мухлевал с налогами! Ну и шуму будет, если он пойдет под суд!

- Ты не должна никому и словом обмолвиться, пока мы не получим доказательства.

- О, нет, буду молчать, как рыба; я все понимаю. Мы должны исходить из того, что он ни в чем не повинен. Просто потрясающе! Знаешь, что я сделаю, открыв коробку, Алан?

- Не могу себе представить.

- Я кое-что шепну туда, о том, чего мне хочется от тебя будущей ночью. В обмен на мою помощь. Ты сможешь это услышать, не так ли?

- Сразу же, как ты откроешь ее. Я буду слушать, затаив дыхание. И ты скажешь все, что у тебя на уме, моя мудрая Мег! О, да, ох, это в самом деле сладко, любовь моя.

Либерман посетил Бордо и Орлеан, а его друг Габриель Пивовар - Фагерсту и Гетеборг. Никого из четырех шестидесятипятилетних гражданских служащих, которые скончались в этих городах, невозможно было представить в роли жертвы нацистов, как и тех четырех, которых уже удалось проверить.