Аврора нахмурилась, не зная, что и подумать. Впрочем, хорошему ужину она была, разумеется, рада. И вскоре Аврора с набитым желудком уже сидела, завернувшись в одеяло возле весело потрескивающего костра.

– Это очень хорошо, что вы отправились вместе со мной, граф, – сказала она, глядя на огонь. – И далее удивительно, если учесть, что вы терпеть не можете мою крестную.

– Я люблю ее не меньше, чем она любит меня, – осторожно ответил он.

– Как вы полагаете, принц Филипп может быть вместе с ней? – спросила Аврора. – Конечно, его она тоже не слишком жалует, однако я их видела вместе, когда мы с вами танцевали. Это было перед самым ее исчезновением.

– С Филиппом? – нахмурился граф.

– Ваша сестра сообщила мне, что принц собирается вернуться в Ульстед – но что, если он только намеревался вернуться, а на самом деле его похитили и увезли вместе с Малефисентой?

Граф Ален помолчал, обдумывая слова Авроры, а потом ответил:

– Возможно, вы правы насчет Филиппа – и в то же время ошибаетесь. Лично я опасаюсь, что он может быть не тем, кого похитили, а тем, кто организовал похищение вашей крестной.

– Что вы хотите этим сказать? – не поняла Аврора.

– Видите ли, спустя примерно полчаса после нашего с вами танца я видел принца Филиппа – он направлялся к вашей крестной, и у него на лице было такое выражение... Я, пожалуй, даже не возьмусь точно его описать. Мрачная решимость, наверное. И при этом он что-то держал в руке. Довольно длинное, тускло блестящее, скорее всего, металлическое. Если он был тем – или одним из тех, – кто похитил Малефисенту, это легко объясняет тот факт, что они оба исчезли одновременно. Вы спросите, зачем принцу могло это понадобиться? Но исчезновение Малефисенты дает Ульстеду военное преимущество перед Персифорестом, не так ли?

Аврора слушала графа и с ужасом вспоминала железный нож, который нашел Хэммонд. Нет, этот нож не мог принадлежать Филиппу! Он не способен на такое злодейство!

Но разве не точно так же думала в свое время Малефисента про Стефана? Не в этом ли главная опасность, главная ловушка, которую расставляет нам любовь, делая тебя уязвимой для предательства?

А граф Ален тем временем продолжил:

– Если, к несчастью, я оказался прав, то Филипп, несомненно, должен был двинуться в сторону границы между Персифорестом и Ульстедом. Возможно, это объясняет и странное поведение ворона. Здесь, вблизи границы Филипп что-то сделал для того, чтобы запутать нас, и ворон потерял его след.

Аврора все пыталась придумать причину, по которой все это не могло быть правдой.

– Но Филипп... – начала она.

– ...всегда казался таким добрым? – продолжил за нее граф Ален, и в голосе его чувствовалась насмешка. – Но я много чего слышал об Ульстеде. У нас в стране люди относятся к феям с подозрением и боятся их, это так. Но там они фей презирают и ни во что не ставят, и это нельзя не принимать во внимание.

«Истории о феях, которые рассказывают у нас в Ульстеде, еще ужаснее тех, что я слышал здесь, и при этом рядом с нами нет волшебного народца, который мог бы опровергнуть эти слухи», – вспомнились Авроре слова принца. Филипп говорил, что его отношение к феям изменилось, – но так ли это на самом деле? Что, если он по-прежнему верит тому, что рассказывают у них в Ульстеде?

Аврора вспомнила ту ночь, когда она застала принца на вересковых топях. «Я должен был увидеть вас», – сказал он ей тогда. Но что, если тогда темной ночью он пришел на топи совсем не для того, чтобы увидеться с ней? А вдруг у него были иные, зловещие намерения? А если во время того памятного банкета он думал только о том, как ненавидит волшебный народец, с которым сидит за одним столом? А может, отказ Авроры стал последней каплей, переполнившей чашу?

И она невольно вспомнила слова лорда Ортолана, который предупреждал ее: «Я думаю, что принц ухаживает за вами только затем, чтобы завладеть вашей землей и, женившись на вас, присоединить Персифорест к своему Ульстеду.