– В качестве
произведения искусства.
– Но… как тебе удается?
Перед моими глазами возникли странные картины: мама чертит схемы для вязания многолапых кошек и раздает их дамам из «Женского института». Наша мама, украшение журнальной обложки! Я уперла локти в стол и уткнулась подбородком в ладони. Мысли в голове путались.
Аллегра самодовольно ухмыльнулась.
– Помнишь игрушки, что я отправила ребенку? Из-за которых ты так взбесилась? У его матери галерея на Корк-стрит, она потребовала открыть ей секрет,где можно достать еще таких чудищ.
Снова ухмылка, теперь почти отцовская Моя сестрица вела себя так, будто с первой минуты знала, что мать того мальчика вращается в модных художественных кругах. Вот бы оказалось, что все это шутка, подумала я, зная наверняка: Аллегра говорит правду. Судьба вечно баловала ее неожиданными подарками, не зря она носила одежды дьявольской прислужницы.
– Понятно, – сказалая. – Что ж, отличная новость. Интересно взглянуть, что это будет за выставка. Тридцать первого октября? Какой это будет день?
– Ты что, тоже хочешь прийти?
Я впилась в сестру глазами.
– Представь себе. Хотя бы потому, что отчасти благодаря мне мама не бросила вязать, когда только начинала.
Аллегра повела сильно выщипанными бровями.
– Ладно, посмотрю, можно ли втиснуть тебя в список гостей.
Она что, хотела, чтобы я урезала ей зарплату?
– Так или иначе, – сказала Аллегра, будто к перечню ее жутких талантов прибавился и дар читать мысли, – работать в твоем агентстве я больше не буду. Я нашла занятие поинтереснее.
– Серьезно?
– Теперь я консультант по сбыту, веду переговоры с поставщиками первоклассного сыра из Скандинавских стран.
Аллегра. Сыр. Поставщики. В этих сырах зияет масса дыр. Только бы сестренка не сыграла с ними злую шутку, подумала я.
– На эту работу меня устроил папа, – продолжала Аллегра, лишь усиливая мои подозрения. – В общем, на мне теперь и галерея, и переговоры, времени на твои дела просто не остается. – Она помолчала. – Уж прости!
– Ну что ты, Аллегра, – пробормотала я в приступе пьянящего облегчения. – Спасибо, что помогала.
Аллегра повернулась к двери, на ходу угощаясь второй конфетой, но на пороге задержалась и странно на меня посмотрела, что я расценила как сочувствие.
– А этот твой… как его там? Вы с ним больше не общаетесь?
– Нет, – ответила я.
Аллегра выпятила красные губы.
– Бедная.
– Да нет, все к лучшему, – ответила я и принялась писать, что попало.
А когда за сестрой закрылась дверь, чуть не расплакалась, умяла одна за другой четыре конфеты, немного пришла в чувство и лишь тогда вернулась к статье.
Мамина выставка была для меня первым серьезным выходом в свет после того ужасного вечера в Нью-Йорке, и даже приготовления к ней разбередили едва начавшие затягиваться душевные раны. Надевать вечерний наряд, что грозил весь вечер напоминать о празднике в «Мет», страшно не хотелось, и я все еще стояла в неглиже и шмыгала носом, когда в дверь постучал Нельсон и спросил, не задумала ли я в последнюю минуту сшить новое платье.
Огромное ему спасибо: войдя в комнату, он в буквальном смысле собственноручно меня нарядил, точно куклу Барби, и, надо заметить, даже со вкусом. Я все это время стонала и причитала.
– Не беспокойся, – сказал он, застегивая пуговицы на юбке-солнце клеш. – Сегодня Хэлло– уин. Все подумают, что ты в костюме.
– Спасибо!
– Всегда к твоим услугам.
Мы оба взглянули в зеркало, и наши взгляды встретились. |