— Ха-ха, точно!

— Кстати, один совет — попутно: если тебе дается всего один час, это не значит, что ты должен пренебрегать правилами элементарной безопасности! Смотри по сторонам, когда будешь переходить улицу, соблюдай осторожность, ладно?

— Обещаю! Слушай, а ведь наверняка были еще странные вещи, которые умершие проделывали в свой Последний час?

— Да, и совершенно невероятные: одна женщина весь час пробегала трусцой, другая сделала себе татуировку — нанесла на предплечье кличку своей собачки, был паренек, который весь час проиграл в любимую видеоигру… Об этом можно рассказывать часами! Был еще мужчина, который — держись крепче — устроил себе сиесту! Представляешь? Весь час проспал!

— Ну и ну! Смешно!

— Смешно-то смешно, но как обидно, что такая Власть загублена ради подобной ерунды…

— В любом случае, что касается меня, то тут все решено: через девять месяцев я встречусь с Лео!

Шесть месяцев

Одни

Несколько секунд назад вокруг моей головы завертелась сфера наблюдения. Я сразу взволновался, поскольку вопреки моим ожиданиям Ивуар практически никогда не зовет меня на помощь.

Я побежал к реке и, проследовав за шариком, очутился внизу, над моей внучкой, сидящей в коляске среди серых могильных камней на кладбище. И не на каком-нибудь, а на том самом, где похоронен я. Ивуар не плачет, она не перепугана, как в прошлый раз, но я чувствую, что ей не по себе, ее волнует поведение отца, который застыл в двух метрах от нее перед моей могилой. Уже несколько минут Лео стоит перед мраморной стелой, на которой золотыми буквами выгравировано мое имя; он не двигается, ничего не говорит, только смотрит на камень. Это странно. И совсем на него не похоже.

Я держусь рядом с Ивуар, чтобы принять на себя часть ее беспокойства и непонимания. Внучка понимает, что что-то происходит, но что именно — не знает.

Проходят секунды, может быть, даже минуты.

— Привет, папа.

Ну вот, наконец-то он заговорил. Я чувствую, как от звука этих простых слов Ивуар стало легче. Думаю, мне тоже.

— Вот, пришел к тебе в первый раз. Я не собирался, заехал за Ивуар, мы проезжали мимо кладбища, и я вдруг вспомнил, что сегодня двадцать третье. То есть ровно шесть месяцев уже. Полгода. Блин, папа, ты не представляешь, что такое жизнь без тебя. Сущий ад. Знаешь, даже если бы мне сказали прожить ближайшие двадцать лет, не видясь с тобой, но я при этом знал бы, что ты живешь где-то, в какой-нибудь захолустной деревне в сердце Африки или Индии, я мог бы быть счастлив. Даже не имея возможности поговорить с тобой, только зная, что ты жив, что у меня есть отец, — мне было бы этого достаточно. А сейчас все это — нет, это совершенно невозможно. Мне не хватает тебя, папа, все время не хватает. Даже в те минуты, когда мы раньше не виделись, — все равно не хватает. Когда я возвращаюсь домой с работы, например. Раньше, когда заканчивался рабочий день, я думал о разных вещах — о чем угодно, о коллеге, который действует мне на нервы, о том, что мы будем есть на ужин, о Марион и об Ивуар, о фильме, на который мы собираемся пойти в кино… А теперь в эти минуты я думаю о тебе. Потому что у меня больше не получается заполнять пустоту. Когда ты умер, папа, во мне образовалась пустота. Ты не виноват, не думай, но я лишился целого, совершенно особого куска счастья, который ты унес с собой.