|
Когда ты умер, папа, во мне образовалась пустота. Ты не виноват, не думай, но я лишился целого, совершенно особого куска счастья, который ты унес с собой. И хуже всего, думаю, что я никогда не буду знать тебя стариком; не увижу тебя с седыми волосами — ведь они у тебя едва начали серебриться. Вот чего мне будет не хватать, папа, вот чего у меня никогда больше не будет: твоих фотографий. У меня не будет твоих фото с очками на кончике носа и белыми волосами, фото, на которых ты будешь прадедушкой: я ведь думал, что в один прекрасный день, когда тебе стукнет лет восемьдесят, ты станешь прадедушкой, представлял себе, как мы с тобой будем позировать вместе с сыном или дочкой Ивуар, все четыре поколения, и ты посередине, в кресле, весь гордый, прижимаешь к груди младенца, а он крохотной ручкой сжимает твой мизинец. Марион и я стояли бы по сторонам и с умилением смотрели бы на вас — на малыша и седовласого старца. Клянусь тебе, я столько раз представлял себе эту фотографию, я видел ее словно наяву… Но ее никогда не будет. И многих других тоже, я никогда не увижу их… Фотографий с ближайшего дня рождения Ивуар, где ты бы стоял у нее за спиной с надутыми щеками, помогая ей задуть свечки; рождественских фотографий, где ты был бы в костюме Деда Мороза с целой корзиной подарков за спиной, белой нейлоновой бородой, которая колется, когда целуешься, и в ботинках, совсем не подходящих к этому костюму, потому что сапог, похожих на сапоги Деда Мороза, не купить. А главное, никогда больше не будет наших с тобой фотографий, папа. Ты и я — никогда больше у нас не будет новых воспоминаний.
Он молчит. Он не может больше произнести ни слова, потому что он плачет. Он начал тихо плакать, еще пока говорил, а теперь рыдания становятся все громче, и он боится, что их услышит Ивуар, — если бы он знал, если бы только мог себе представить все, что она видит, что понимает в свои три года. Но он сдерживается. Ради нее.
— Как все это несправедливо… Почему мне было дано так мало времени пожить с мамой и с тобой? Некоторые до шестидесяти лет живут, имея родителей, даже дольше, а я что, не имею права? Четыре коротких года с мамой и от силы двадцать пять с тобой? В общей сложности с вами обоими и тридцати лет не наберется — это все, что мне позволено? Но вы же мне были так нужны, папа, ты мне был так нужен! И сейчас тоже, понимаешь? Если у меня есть ребенок, это не значит, что я стал взрослым мужчиной, я хотел остаться ребенком, твоим ребенком, я хочу быть твоим сыном, папа, твоим мальчуганом, твоим малышом, мальцом, как ты говорил. Мне мало одних воспоминаний… Я хочу по-прежнему быть тем, о ком ты беспокоишься, кому даешь советы, с кем смеешься, я хочу слышать твой голос, снова и снова видеть твое лицо, твою улыбку. И твои глаза тоже… Взгляд, которым отец смотрит на сына, — это так важно, как можно жить без этого? Твои глаза так много говорили мне, папа. Тебе не надо было говорить: «Я люблю тебя», я понимал это по твоему взгляду. Еще несколько слезинок, голос прерывается, затихает в конце фразы. Но он хорошо держится. — В сущности, лучшие мои воспоминания я увидел в твоих глазах. Помнишь, как я в первый раз забил гол? Мне было лет девять, думаю, и я был не слишком силен в футболе, теперь я это понимаю, но ты приходил болеть за меня на каждый матч, пока не случилось это чудо, этот забитый мною гол, единственный и неповторимый, я целился вправо, а мяч полетел влево, я заорал, подняв руки к небу, и, бросившись в объятия товарищей по команде, оглянулся на тебя и увидел твой взгляд, твою гордость за меня. Для меня это было все равно что целый стадион, скандирующий мое имя; а мой не слишком удачный удар — все равно что лучший гол — в правый верхний угол — Кубка мира… В твоих глазах все выглядело прекраснее, круче. А стихи, помнишь стихи? Сколько мне было — от силы тринадцать, и я с начала лета был влюблен в соседскую девочку, ей было пятнадцать, и она казалась мне самой красивой на свете, и я действительно верил, что мне помогут стихи — как в кино, которое мы посмотрели с тобой накануне… Я обратился к тебе за помощью, попросил подсказать рифму к имени Люси, ты с ходу ответил «проси». |
