– Гром и молния, у меня никогда не получится!

– Получится. Попробуй прислушаться к биению своего сердца. Просто сосредоточься на этом ритме; нарисуй в своем воображении то, как сердце гонит кровь по твоим артериям и венам. А если к тебе все же привяжется какая‑нибудь мысль, не волнуйся и не злись на нее – иначе она тебя отвлечет. Вместо этого спокойно отстранись от нее и продолжай.

«О, да так намного проще! – удивилась Джоди, последовав совету Эдерна. – Стоп! Это тоже мысль!» – тут же заметила она и попыталась сконцентрироваться.

Дум‑дум. Дум‑дум.

Обрывки воспоминаний по‑прежнему мелькали в сознании Джоди, но с каждой минутой ей становилось все легче и легче избавляться от них – без злости, как и говорил Эдерн. Она более не позволяла себе раздражаться и беспокоиться о том, насколько хорошо она справляется с поставленной задачей.

Все, что она делала, – это слушала.

Дум‑дум.

И плыла.

Дум‑дум.

Пока не почувствовала, что выплывает из собственного тела.

Дум‑дум.

Или, напротив, погружается в себя?

Это больше не имело значения. Важно было только одно – неотступно следовать за этим ритмом.

Дум‑дум. Дум‑дум.

Куда‑то вниз…

Дум‑дум.

Вглубь и вдаль…

Дум‑дум.

И вот настал момент, когда Джоди пересекла грань между сознательным и бессознательным. И там, за гранью, ее встретила первородная музыка.

Она была соткана из струн арфы и дыхания флейты, скрипичного смычка и барабанных палочек.

Дум‑дум.

Но она не обладала звуками.

Ибо это было место, где все умирало и все рождалось. Место, где утраченное обреталось вновь, а найденное могло потеряться. Запретное место. Место теней и эха. Место, вмещавшее в себя все, что Джоди когда‑либо видела или воображала.

Но оно не имело физического воплощения.

Дум‑дум.

И состояло из чистой логики. Оно демонстрировало Джоди, что все когда‑либо существовавшее в мире, вне зависимости от величины и значимости, было тесно связано воедино и в то же самое время четко разделено.

Дум‑дум.

Сознание терялось в бесконечности, устроенной так, что невозможно было определить, где заканчивается одно и начинается другое.

А части бесконечности казались столь отличными друг от друга, что единство их представлялось невероятным.

Здесь все было нелепо.

И все имело глубокий смысл.

Здесь жила тайна.

И древняя магия.

Джоди испытывала непостижимую радость оттого, что наконец‑то нашла ее. Но нет… Не нашла. Обрела вновь. Ибо в душе она всегда знала, что эта магия здесь – в мире вокруг нее; внутри ее самой…

И тут какая‑то бодрствующая часть сознания напомнила ей о том, что говорил Эдерн о первородной музыке:

Она разбудит в твоей душе не только солнечный день, но и жестокую бурю.

И Джоди разрыдалась. Из‑за всего, что случилось после разделения миров. Из‑за погибших народов. Из‑за разрушенных надежд. Из‑за увядшей красоты, которую сменила безжизненная пустыня, раскинувшаяся в обоих мирах и сердцах их обитателей.

Что‑то можно будет отыскать снова – как Джоди отыскала музыку. Но многого уже не вернуть.

Ибо оно утрачено навеки…

Очнувшись рядом с Эдерном в дыре Мен‑эн‑То‑ла, она обнаружила, что все еще плачет, а Маленький Человек трясет ее – не сильно, но настойчиво.

– Прекрати! – повторял он. – Пусть музыка замрет.

Джоди повернула к нему мокрое от слез лицо:

– Но все утраченное…

– Ты хочешь потерять и остальное?

Он указал вниз, и Джоди увидела, что пустошь вокруг них вздыбилась, словно воды океана во время шторма. Еще недавно мирные холмы вздымались и падали подобно гигантским волнам.