"А куда это Синди упорхнула?"

    И в этот момент затылок взорвался резкой, жгучей болью, а затем всё закрыла собой бархатная пелена забытья…

    Сначала мучительно заныла спина. Выныривая из бездумного дурмана, Линн попыталась повернуться поудобнее, и тут туго связанные за спиной руки отозвались вспышкой острой, режущей боли. Но зато в голове сразу прояснилось. Не без труда разлепив вдруг ставшие тяжёлыми и непослушными веки, она обнаружила себя лежащей на холодном, утоптанном до звона земляном полу. Руки и поясница уже начали неметь от неудобной позы и холода, да в довершение всех бед оказались туго, на совесть спеленатыми ещё и ноги.

    Прислушавшись сквозь гуденье в голове, Линн явственно различила неподалёку чьё-то гундосое бубнение.

    -  Ну и чё таперича, Мертан?

    Невидимый Мертан отозвался ломающимся баском:

    -  А ничё! Нас тута десять мужиков на хуторе - попользуем девку в своё удовольствие. Свежачок всё-таки, да молоденькая, нежная. Полгода на привязи посидит - а потом, ежели непраздна будет, куды она денется, с пузом-то? Определим в давалки обчественные… уж с дитём ей и вовсе никуды. Тута и останется.

    Гундосый засомневался, заворочался за бревенчатой стеной, и спросил озабоченно:

    -  А ежели кто искать будет?

    В ответ раздался сытый ленивый смешок.

    -  Нету, сирота она - то я сразу понял. Когда на тракте извозом промышляешь, людишек просекать научаешься враз. Так что, не боись. Пошли лучше дерябнем по стаканчику, пока батька с дальней заимки не вернулся. Всё одно ему первая очередь девку валять.

    И так вот мило переговариваясь, невидимая парочка удалилась. Где-то невдалеке затопали сапожищи по крыльцу, хлопнула дверь, и всё стихло.

    У Линн от отчаяния заломило в висках, а на глазах отчётливо проступили слёзы. То, как бесцеремонно и нагло определили её дальнейшую судьбу, подняло в ней такую бурю чувств, что она чуть ли не вслух принялась себя уговаривать.

    Успокоиться - прежде всего успокоиться. Так… сесть поудобнее…

    Связанная девушка, извиваясь словно червяк, приняла сидячую позу, прислонившись к грубо ошкуренной деревянной стене. По крайней мере, земляной - вернее, глинистый пол теперь холодил пониже спины, да и обзор малость улучшился.

    Вокруг была почти полная темнота - снаружи уже смеркалось. Пустой то ли сарай, то ли как там оно называется. Махонькое оконце в одной стене почти не давало света, и всё же удалось разглядеть посередине поломанную телегу, а в дальнем углу клок старой, перепревшей соломы.

    Как ни странно, но обзор предстоящего места работы успокоил Линн и наполнил её холодной, деловитой злостью. А в том, что здесь придётся именно работать, она уже не сомневалась. Как говаривала её учительница в нелёгком ремесле домушницы Баррана, бесстрастной быть невозможно. А посему, девонька, возьми чувства в кулак - и пусть не они управляют тобой, а ты подстёгиваешь эмоциями своё усталое, дрожащее и трусливое тело.

    Постепенно дыхание сидящей выровнялось, стало неслышным и ритмичным. Обежав внутренним взором всё тело, как уже давно привыкла, Линн выяснила, что пара синяков да затёкшие от слишком тугих узлов запястья - это мелочи. Равно как и пульсирующая тупой ноющей болью шишка на затылке. Ага, теперь понятно - те двое чем-то и приложили. Краем внимания она отметила, что её мысли что-то теребит. Подумав немного, победно усмехнулась.

    -  А вот обутку мою вы зря не сняли, субчики деревенские. Оно конечно - ни на кого не налезет! - и с этими словами она, пользуясь своей почти неестественной гибкостью, подогнула ноги за спину - к еле шевелящимся кистям рук.