|
Дом был тесный - один из самых древних домов на площади Старого Рынка; на одном из камней были вырезаны герб и дата: 1596. - Обед готов! - крикнула Джина, и он тут же услышал скворчание сковородки. - Иду. На ней было красное ситцевое платье в обтяжку. Он никогда не осмеливался заговорить с ней об этом. У Джины была полная грудь и пышные бедра; она всегда шила себе облегающие платья и носила под ними лишь трусики и лифчик, так что при движении сквозь платье вырисовывался пупок. Она приготовила рыбу, на первое был щавелевый суп. Они не застилали стол скатертью, а ели на клеенке; часто Джина даже не давала себе труда достать тарелки, а ставила еду прямо в кастрюльке. Вне дома, при посторонних, она была веселой, взгляд ее искрился кокетством, рот смеялся - у нее были ослепительные зубы. Она была самой красивой девушкой на рыночной площади - с этим соглашались все, иные, правда, сдержанно или напустив на себя чопорный вид. Наедине с Ионой лицо ее гасло. Иногда эта перемена становилась заметна в тот миг, когда Джина переступала порог лавки. Она весело отпускала вдогонку какому-нибудь прохожему последнюю шутку, но стоило ей повернуться и войти в дом, как лицо ее теряло всякое выражение, походка менялась, и если она еще покачивала бедрами, то уже с явной усталостью. Случалось, они ели совершенно молча, торопливо, словно спеша отделаться от неприятной обязанности, и он еще сидел за столом, когда она принималась мыть посуду у него за спиной. Говорили ли они в тот вечер? Иона тогда еще ничего не знал и поэтому не обратил внимания, теперь же не мог припомнить ни одной фразы. Площадь Старого Рынка, такая шумная утром, к вечеру совсем стихала, и на ней слышались лишь шум машин, проезжавших в сотне метров от них по Буржской улице, да иногда голос матери, звавшей детишек, заигравшихся под большой шиферной крышей. - Я иду к Клеманс, - занимаясь посудой, объявила Джина. Старшая дочь мясника два года назад вышла замуж за служащего сети водоснабжения: это был удачный брак, и на свадьбе присутствовала вся площадь. Теперь Клеманс звалась г-жой Реверди; молодое семейство снимало квартиру на улице Двух Мостов. Иона не спрашивал у жены объяснений, и она добавила, повернувшись к нему спиной: - Идет фильм, который они очень хотят посмотреть. Джина иногда ходила посидеть с их восьмимесячным мальчиком. Она брала с собой книгу и ключ от дома и возвращалась после полуночи - Реверди ходили на последний сеанс. Лампу еще не зажигали: через окно и дверь, выходящую во двор, проникало достаточно света. Воздух был голубоватый и совершенно неподвижный, как часто бывает в конце очень долгого летнего дня. Возле бакалеи Шена в ветвях липы, единственного дерева, которое росло посреди их большого двора, заваленного бочками и ящиками, щебетали птицы. Джина поднялась наверх. Между лавкой и кухней была каморка, которую Иона называл своим кабинетом; оттуда и начиналась лестница на второй этаж. Когда Джина спустилась, на ней не было ни плаща, ни шляпки. Она вообще надевала шляпку только к воскресной службе. В будни ходила с непокрытой головой, ее темные волосы были растрепаны, и когда они падали ей на лицо, она отбрасывала их движением головы. - До скорого. Иона обратил внимание, что она взяла с собой большую лакированную сумку, которую он подарил ей на прошлый день рождения. - Ты забыла взять книгу, - сказал он ей вдогонку. |
