|
Боль наваливалась тяжестью и иногда становилась настолько сильной, что мне приходилось останавливаться и садиться на том самом месте, где меня прихватывало. Поэтому Иван всегда сопровождал меня на прогулках и носил с собой складной стульчик. Мысль, что со мной что-то не так, нам, конечно, в головы приходила, но не задерживалась в них надолго. Я советовалась с подругами, они ничего такого во время беременности не испытали, но и тревогу не били, а я была уверена, что если что не так, то кто-нибудь обязательно об этом скажет. В книгах, которые кишмя кишели всевозможными предупреждениями, об этом тоже ни слова не говорилось. Надо было идти к врачу, но консультация находилась в другой части района, на отшибе, туда не шёл никакой транспорт, который я, впрочем, тоже плохо переносила, и я просто не имела сил и здоровья выбраться в неё. Мы жили в счастливом неведении, не подозревая, что боли у меня в животе — серьёзный сигнал угрозы выкидыша, и на каждой прогулке сильно рисковали потерять ребёнка, которого так мечтали иметь.
Жили мы, как я уже говорила, очень бедно, на одну пенсию. Я ухитрилась перед самой беременностью уйти с одной работы и, не успев устроиться на другую, осталась без положенных по декрету пособий. Помимо малого достатка, были и другие проблемы. Так мой отец грозился судом и требовал отдать ему вещи, оставшиеся после смерти мамы. Мы решили с ним не спорить и отвезли ему то, что он хотел, в том числе и кровать. После этого мне пришлось спать на полу, так как с оставшейся дома раскладушки мне было самостоятельно не встать — мешал большой живот. Не дождавшись моего появления в положенные сроки, врач консультации стала дозваниваться нам домой, требуя явиться на приём. Отговорки ею не принимались, она сильно ругалась, пришлось выбираться. Из консультации меня на «скорой» отправили прямо в больницу возле Финляндского вокзала. Там меня месяц лечили, сняли угрозу выкидыша, сбили чрезмерно высокое давление и отпустили домой. Перед выпиской врач в ординаторской вытащила из ящика стола таблетки, сказала, что они дорогие, и у нас на них средств не хватит, и просто отсыпала мне пригоршню с собой. С подобным бескорыстием и добротой мы столкнёмся впоследствии не раз. Например, в 1-ом Медицинском институте, куда мне вскоре придётся отправиться. Врачам дородового отделения Института я безмерно благодарна за их помощь и участие. Состояние моё было угрожающим, надо было делать кесарево сечение, но они думали не только о том, что надо спасать мать и ребёнка, но и о том, как мы будем жить потом. После кесарева женщине долгое время нельзя поднимать тяжести, в том числе и быстро подрастающего ребёнка. Если бы Ивану стало хуже, мы оказались бы в тяжёлой ситуации. Врачи знали, что у нас нет никого на подхвате — ни бабушек, ни дедушек, а кто-то в семье обязательно должен справляться со всеми хозяйственными проблемами. Решили тянуть до последнего. И врач, и заведующая отделением оставили мне свои домашние телефоны, чтобы в случае чего я звонила им в любое время дня и ночи — они приедут, как только понадобится. А помимо этого они огорошили меня тем, что стали собирать для нас среди медперсонала детские вещи, и мне пришлось объяснять им и даже убеждать, что наши друзья уже всё приготовили, и мы ни в чём не нуждаемся. Марину Александровну Кулешову вспоминаю с особой благодарностью — это врач от Бога.
Радость и печаль оказываются невольными спутниками гораздо чаще, чем принято думать. За полтора месяца до рождения Лёши умер мой любимый учитель — преподаватель прозы в литературном клубе «Дерзание», драматург Рудольф Кац. Это повлияло на моё самочувствие и настроение, усилило тревогу. Грань между жизнью и смертью стала казаться очень тонкой. Я как раз уговорила врачей ненадолго выпустить меня из 1 Медицинского, надеясь, что дома и стены помогут. Но это печальное известие, свалившееся неожиданно, быстренько возвратило меня в больницу, где, несомненно, я чувствовала себя лучше. |
