- Не-а!

- Тогда замолчи.

- Ага, щас...

Сережа не унимался. Он пел и орал, пока не охрип. Затем умолк и долго слонялся по углам, пытался найти себе занятие. Он ловил кошку, но не мог придумать, что бы такое смешное над ней учинить. Когда ополоумевшая кошка забилась под кровать и зашебуршала там, Сережа догадался, что можно сделать. Он вырезал из шуршащей оберточной бумаги четыре квадратика, выволок кошку из-под кровати и примотал бумагу резинками к каждой её лапе. Поставив кошку на пол, он стал ждать, что будет.

Кошка сделала шаг. Непонятное шуршание под всеми четырьмя лапами заставило её подскочить в воздух. Но как только она приземлилась, все началось по новой. Бумага зашуршала. Кошка взбрыкнула всеми ногами одновременно. Взбрыкивая как очумевший лунатик, она поскакала в кухню. Это было очень смешно. Сережа от души захохотал...

Бабушка с причитаниями разматывала несчастную кошку, а Сережа продолжал петь и веселиться. Стишки и песенки, которых он набрался в лагере, прочно сидели в его голове. Сереже очень хотелось вещать их всему миру громким голосом.

Через полчаса притащилась бабкина подруга Антонина Тихоновна. Как Сережа и предполагал, она тут же бросилась ахать и охать. Что мальчик заболел, что кушает он плохо, выглядит бледно, молоко не пьет, а пить молоко при простуде обязательно нужно, да ещё и обязательно с медом, с содой и с топленым салом... Предательская бабушка сразу стала жаловаться Тихоновне, что Сережа её совсем не слушается, кошку обижает, гадости говорит, орет дурацкие песни. И не успел Сережа опомниться, как обе бабки принялись его стыдить. Только этого ещё не хватало! Сережа выскочил из кухни, изо всех сил хлопнув дверью. Он слышал, как бабки, тут же забыв о нем, принялись щебетать, обсуждая свои проблемы.

"Ну я вам устрою. - подумал обиженный Сережа. - Мало не покажется. Ишь, старые калоши, против меня объединились. Так вас достану, попляшете у меня." Он сложил руки кренделем, нахмурился и принялся обдумывать дальнейшие действия.

- Сережа, пора обедать! Иди борщ есть! - открылась дверь, и в комнате появилась бабушка.

- Иди, голубчик, не серди бабушку! - бабкина подруга вкатилась следом. - Руки не забудь помыть.

Сережа проигнорировал предложение помыть руки. Он сел за стол, поболтал ложкой в тарелке с густым темным борщом, приправленным сметаной. Бабки уплетали борщ за обе щеки, довольные, разрумянившиеся.

Люблю я мух толченых

И жареных глистов!

Запел тут Сережа, чтоб бабкам жизнь медом не казалась.

- Фу, что это такое? - сморщилась Антонина Тихоновна. - Как не стыдно за столом про мух петь?

...Опарышей печеных

И сопли мертвецов!

Не унимался Сережа.

- Сережа, прекрати! - закричала бабушка. - Или выходи из-за стола! Не порть нам аппетит!

Сережа, схватив с тарелки кусок колбасы, убежал в комнату, продолжая во все горло кричать свою песенку. Он слышал, как от волнения Тихоновна опрокинула тарелку борща себе на юбку и взвизгнула. Бабушка бросилась смывать с подругиной одежды жирный борщ и сметану, ошпаренная Тихоновна кряхтела и охала.

Отмщенный Сережа вновь уставился в окно. Дождь, похоже, зарядил навсегда. Не сказать, чтобы Сереже на улицу сейчас хотелось. Но словно какой-то чертенок толкал под руку - рвись, рвись на улицу! Зачем? Да только затем, чтобы сделать бабке назло.

Сережа отыскал куртку, влез в свои любимые ботинки и направился к выходу. Проходя через комнату, он увидел, что бабушка и её гостья уже сидели чаевничали.

- Не ходи на улицу! - бросилась к нему бабушка. Вид у неё был несчастный и замученный. Сереже даже стало её жалко.

- Ну, чего пристала. - буркнул он, вырываясь из бабушкиных рук. - Да я только на крыльце постою.

Бабушка вздохнула и села на свое место. Антонина Тихоновна покачала головой, но ничего не сказала.