Я вгляделся: самого маленького из них, извивающегося младенца, держала на руках светловолосая нянька. Когда «вылетела птичка», она откинула голову, оберегаясь от молотящих воздух ручонок, и потому вышла смазанной.

Каролина покинула диван и тоже склонилась над фотографией.

— Это ваша мать? — тихо спросила она, заправляя за ухо мочалистую прядь.

— Возможно. Хотя… — Я растерянно хмыкнул, ибо за нечетко получившейся девушкой увидел другую служанку, тоже светловолосую, в таком же платье и чепце. — А может, эта… Не знаю.

— Ваша мать жива? Что, если показать ей фото?

Я покачал головой:

— Мои родители умерли. Мама скончалась, когда я учился в школе, отец — чуть позже, от сердечного приступа.

— Прошу прощения. — Каролина вернулась на диван.

— Ничего. Кажется, будто все случилось давно…

— Надеюсь, вашей матери здесь было хорошо, — сказала миссис Айрес. — Как вы считаете? Она что-нибудь говорила о нашем доме?

Я помолчал, вспоминая мамины рассказы о службе в Хандредс-Холле. Например, о том, как по утрам экономка проверяла ее ногти, или о том, как миссис Беатрис Айрес тайком приходила в комнату горничных и рылась в их баулах, досконально исследуя пожитки…

— Думаю, здесь мать нашла хороших подруг, — наконец ответил я.

— Рада это слышать. — Во взгляде миссис Айрес читалось удовольствие, если не облегчение. — Разумеется, слуги жили в своем мире. У них были свои развлечения, свои скандалы и забавы и даже свой рождественский ужин.

Ее слова всколыхнули во мне новые воспоминания. Я не отрывал глаз от фотографии; честно говоря, я был слегка ошеломлен тем, что неожиданное явление маминого лица (если это ее лицо) так меня разбередило. Наконец я положил фото на столик возле кресла. Мы заговорили о доме и саде, о том, что усадьба знавала лучшие времена.

То и дело я посматривал на фотографию и, вероятно, был заметно рассеян. Чаепитие закончилось. Выждав пару минут, я взглянул на часы и сказал, что должен идти.

— Мне будет приятно, если вы возьмете фотографию, доктор Фарадей, — мягко сказала миссис Айрес.

— Что вы! — испугался я. — Нет-нет, я не могу.

— Возьмите. Забирайте прямо с рамкой.

— Правда, берите, — прервала мои возражения Каролина. — Не забывайте: до выздоровления Бетти вся уборка на мне, и я ужасно рада, что одной вещью для протирки будет меньше.

— Спасибо, вы так любезны… — Я покраснел и запинался. — Ей-богу, вы слишком добры…

Фотографию упаковали в старую оберточную бумагу, и я спрятал ее в саквояж. Потом распрощался с миссис Айрес и потрепал пса за теплые черные уши. Каролина хотела проводить меня к машине, но Родерик ее остановил:

— Не беспокойся, я провожу доктора.

Сморщившись от усилия, он встал с дивана. Каролина бросила на него озабоченный взгляд; поняв, что брат решительно настроен меня сопровождать, она промолчала и подала мне натруженную, но красивую руку:

— До свиданья, доктор Фарадей. Я очень рада, что нашлась эта фотография. Смотрите на нее и вспоминайте нас, ладно?

— Обещаю.