Полностью соглашаясь с Вадимом Валерьяновичем, приходится признать: вся история России прошлого века ныне представляется как сплошной клубок тайн и загадок. Происходит это по нескольким причинам. Одни — субъективные — связаны с разнообразием высказываемых нередко противоположных мнений почти по всем проблемам данного периода. Многие историки вольно или невольно, по заказу «свыше» или по своей инициативе подбирают факты выборочно и выстраивают свои концепции, подчас нелепые, пошлые, фальшивые, но на поверхностный взгляд обоснованные.

К сожалению, именно такие, «исторические поделки» получают массовое распространение, звучат по радио и ТВ. Для серьезных, честных и умных исследователей типа В. В. Кожинова в этой системе информирования места нет.

Но есть и объективные трудности познания новейшей истории. Многие важные документы остаются в секретных архивах; немало выпущено фальшивок и подделок. Например, В. Е. Семичастный, назначенный в 1961 году председателем КГБ, позже свидетельствовал, что к его приходу «многие документы уже были уничтожены или подчищены, вытравлен текст. Это мне сказали и показали архивисты».

Более существенно, когда свидетельства очевидцев и собственные впечатления искажают, в ущерб правде. Ведь переход от частных, даже весьма важных событий к обобщениям не так прост, как нам кажется. Трудно отрешиться от своих эмоций, переживаний, личного опыта. Поэтому осмыслить исторические события сравнительно недавнего прошлого не так просто, как кажется на первый взгляд. Тут основой упор приходится делать на статистические материалы, а исходить из общих соображений, касающихся развития технической цивилизации в ее глобальных и локальных проявлениях.

Одно из наиболее широко распространенных мнений высказал французский советолог (антисоветских убеждений) Н. Верт. По его словам: «Политическая жизнь СССР в послевоенные годы была отмечена не только идеологическим ужесточением контроля над обществом, но также…»

Прервем цитату. Автор, возможно бессознательно, вводит читателя в заблуждение. Не поясняет, в чем о суть такого контроля, почему и с какими целями он осуществлен. Нетрудно признать, что любое государство как система, стремящаяся к самосохранению, осуществляет достаточно жесткий идеологический контроль над обществом. В условиях спокойствия и благоденствия он может быть ослаблен. Однако в любой крупной державе он при малейшей угрозе усиливается. Достаточно обратить внимание на поведение правителей США после крупного теракта в сентябре 2004 года. Это же не была угроза уничтожения страны, тем не менее тотчас полицейский режим в стране усилился до небывалых для мирного времени размеров.

Итак, вопрос не в том, что идеологический контроль существует, а в том, ради чего он осуществляется и в чем выражается. В прерванной цитате Верт связывает его с «политическим принуждением (прежде всего в отношении ключевого вопроса обновления и ротации партийных кадров) 30-х гг.». О каком политическом принуждении идет речь? Если заставляли партийные кадры поддерживать существовавшую государственную систему, то в этом не было никакой необходимости. По крайней мере, формально все партийные работники клялись строить социализм и коммунизм. А вот другого рода принуждение действительно было актуально, играя решающую роль: максимальное ограничение коррупционных связей, борьба с казнокрадством.

Верт с подозрительной наивностью «вворачивает» в свой учебник истории все идеологические штампы антисоветских политологов о состоянии руководства СССР в послевоенный период. В частности, ссылается на некоторые свидетельства Хрущева, которого не раз уличали во лжи и клевете серьезные и честные исследователи (сошлюсь хотя бы на В.