Куранес, в халате, скроенном на манер тех, какие в дни его юности шили лондонские портные, стремительно поднялся, чтобы поприветствовать гостя, ибо вид англосакса из бодрствующего мира был ему в радость, даже при том, что этот англосакс был родом из Бостона, штат Массачусетс, а вовсе не из Корнуолла. И долго они беседовали о стародавних деньках, и у них было много что сказать друг другу, так как оба были опытными сновидцами и обладали глубокими познаниями о чудесах самых заповедных уголков. Куранес и впрямь побывал в зазвездных пределах абсолютной пустоты, и, как говорят, ему единственному удалось вернуться из этого путешествия, сохранив ясный рассудок.

Наконец Картер перешел к предмету своего поиска и задал хозяину те же вопросы, которые задавал уже многим. Куранес не знал, ни где находится Кадат, ни где чудесный закатный город, но он зато знал, что Великие представляли чрезвычайную опасность для всякого, кто пытался их отыскать, и что Иные боги почему‑то оберегали их от назойливого людского любопытства. Он многое узнал об Иных богах в далеких пределах космоса, особенно в тех безднах, где формы не существует, и разноцветные клубящиеся газы хранят последние тайны мироздания. Фиолетовый газ Снгак поведал ему ужасные вещи о ползучем хаосе Ньярлатотепе и наказал ему никогда не приближаться к центральной бездне, где султан демонов Азатот жадно жует во тьме. Вообще же очень неразумно прекословить Старцам, и коли уж они так настойчиво преграждают ему путь к чудесному предзакатному городу, стало быть, лучше и не искать этот город.

Куранес к тому же выразил сомнение в том, что его посетитель извлечет какую‑либо пользу, придя в этот город, даже если это ему и удастся. Он и сам ведь долгие годы стремился попасть в прекрасный Селефаис и на землю Оот‑Наргай, и обрести свободу, полноту и высокий восторг жизни, лишенной всех предрассудков, препон и глупости. Но теперь, когда он обрел и этот город, и эту землю, и стал их повелителем, он осознал, что и свобода и полнота жизни слишком быстро увядают и наскучивают из‑за отсутствия в его ощущениях и воспоминаниях чего‑то более осязаемого. Он был царем Оот‑Наргая, но не нашел в том никакого глубокого смысла, и постоянно испытывал тоску по милым сердцу приметам Англии, которые так много значили для него в юности. Он отдал бы все свои владения за один только звон корнуолльского церковного колокола, несущейся над долинами, и все тысячи минаретов Селефаиса — за родные островерхие крыши деревенских домов вблизи его родового поместья. И он сказал своему гостю, что неведомый предзакатный город, возможно, не подарит ему взыскуемого удовлетворения, и что, вероятно, лучше будет, если он останется величественным и полузабытым сном. Ибо Куранес часто навещал Картера в старой жизни наяву и неплохо помнил милые массачусетсские холмы, среди которых прошло его детство.

Он не сомневался, что искатель возжаждет увидеть лишь самые ранние непозабытые сцены: озаренный вечерним сиянием Бикон‑Хилл, высокие шпили и извилистые улочки дивного Кингспорта, древние двускатные крыши седого Аркхема, помнящего предания о ведьмах, и благословенные луга и долины, посреди которых высятся обрушенные каменные стены и белые фронтоны фермерских домов проглядывают сквозь буйную зелень.