По-видимому, это действительно так, потому что нет более трудной задачи, чем воссоздание прошлого. Близкого ли, далекого — не в том суть.
— Вы совершенно точно поняли.
— Тогда будет лучше, если я попытаюсь почти дословно восстановить тот телефонный разговор. С моим знакомым. Он, кстати сказать, даже не подозревал, что с Георгием Мартыновичем могло что-то такое случиться. Как и я, впрочем. Странная вещь: человека уже нет, а о нем говорят как о живом. И все потому, что не знают. Это похоже на свет сколлапсировавшей звезды. Она безмятежно горит в ночном небе, а мы и не догадываемся о чудовищной катастрофе, которая случилась миллионы лет до нас. Просто информация не успела дойти, хотя и несется со скоростью света.
— Очень образно, — оценил Люсин, мысленно сделав стойку. Ничем не выдавая своего интереса, он выслушал короткий рассказ о телефонном звонке неизвестного пока Пети, предложившего продать травник с печатью метра Макропулоса. Ценность сведений едва ли можно было завысить. Не говоря уже о том, что стало ясно, для чего Солитову спешно понадобились деньги, обозначилась еще одна неизвестная доселе нить.
— Когда вы виделись с Натальей Андриановной в последний раз? — Люсину прежде всего было необходимо прояснить общую диспозицию.
— Позавчера. Мы вместе возвращались из гостей. А наутро я уже вам звонил. Но вас, к сожалению, не оказалось на месте… Надеюсь, мое сообщение не слишком запоздало?
— Ни в коей мере. — Люсин задумчиво покачал головой. — А Наталья Андриановна молодец, что надоумила вас!
— Она человек исключительной деликатности. Очевидно, у нее были причины настаивать на том, чтобы я сам рассказал вам обо всем. Вернее, не причины, как таковые, а психологически точное ощущение того, что подобает, а что неприемлемо.
— Пожалуй, — согласился Люсин.
Баринович все острее будил его любопытство. Наивная распахнутость естественно сочеталась у него с углубленной чуткостью и широтой мысли.
— Петю этого вы хорошо знаете? — Владимир Константинович зашел с другой стороны, хоть его и покоробила примитивная обнаженность вопроса. Уж очень по-милицейски выходило, в худшем, разумеется, смысле. Тем более, что имя книжника вырвалось у Бариновича ненароком.
— Я бы сказал, давно, — мягко поправил Баринович. — Одно время он поставлял мне необходимые для работы книги. Это лучший знаток библиографических редкостей, какого я знаю.
«Ученый, — рассудил Люсин, — как Солитов, Наташа, как они все. Отсюда и контакты со всеми разветвлениями».
— Постарайтесь понять меня правильно, — воззвал он к разуму собеседника, — но мне нужны более подробные сведения: фамилия, адрес, можно телефон… Нет-нет! — Предвидя реакцию, Владимир Константинович протестующе воздел руку. — Я не произношу слово «спекулянт», хоть оно и просится на язык, и вообще, даю честное слово, мне нет никакого дела до побочных занятий вашего знакомого. Он интересует меня только в связи с Георгием Мартыновичем. Исключительно!
— Понимаю вас. — Наливаясь краской, Баринович опустил голову. — Но позвольте не отвечать. Я должен хорошенько обдумать.
— Я вас тоже глубоко понимаю. Если есть внутренние препятствия, лучше вообще снять проблему. Целиком. Как говорится, замнем для ясности. — Люсин взмахом развеял воображаемый дым.
Он мог позволить себе этот красивый жест. Книжник такого класса, да еще имя названо, недолго останется неизвестным. Бариновичу при всем его уме и невдомек, как это поразительно просто.
— Ценю ваш такт. — Без тени иронии Баринович приложил руку к сердцу. |