— Где это было?

— Вот тут… Я уже не вполне помню…

— Ты не узнаешь места?

— Нет, не совсем, тут везде все почти одинаково…

— Но где ты их закопал, ты вообще не помнишь?

— Я пытался рыть землю под столькими папоротниками…

Я начал терять голову:

— Папоротниками? Здесь повсюду одни только папоротники! Может, ты помнишь какие-нибудь приметы? Скрещивающиеся тропинки, какой-нибудь крестик, дерево, что угодно?

Систу разозлился:

— Пойдем уже! Нехрена больше тут делать…

— Нет, подожди! Сейчас найдем! Под папоротниками? Это не так сложно… Сейчас найдем…

— Не знаю, зачем я с тобой пошел…

У меня появилось дурное предчувствие:

— Ты ведь мне не наврал? Ты ведь их не сжег?

Но Систу был где-то далеко. Внезапно он, кажется, вспомнил:

— Лимонное дерево… Я закопал их под лимонным деревом…

Он тронулся из-за взрыва рассудком? Или он надо мной издевался? Я опасался грубить ему.

— Лимонное дерево, здесь? Ты уверен… лимонное дерево?

Но ему не приснилось. Пятью минутами позже мы оба стояли на карачках возле лимонного дерева, как если б оно выросло у нас прямо под ногами. Я рыл землю, я был так рад:

— Если сейчас не найдем, вернемся! Вернемся ночью! Будем возвращаться каждый день, пока не найдем их!

Систу выглядел встревоженно:

— Что ты хочешь сотворить с моими пальцами?

Но я уже его не слушал. Я копался, стоя на четвереньках, вырывал и выкидывал стебли:

— Думаешь, с этой стороны или вот с этой?

— Скорее, тут, — ответил Систу.

Он уже не знал.

— Здесь? Подожди… Я нашел, вот они… Я нашел!

Я только что достал из земли небольшой сверток, полный земли. Систу дрожал. Я протянул ему сверток:

— Развяжи его, сам.

— Нет, давай ты. Я не смогу больше к нему прикасаться. Ты меня пугаешь.

Я содрал газетную бумагу, потом развязал узлы на платке, я был в экстазе:

— Какое чудо! Сокровище!

Систу гримасничал:

— Они уже коричневые, все мокрые, сморщенные, мерзость какая, брось! На что они нужны?..

Я схватил один палец, засунул себе в рот и стал жевать.

Систу бросился на меня и начал трясти:

— Выплюнь сейчас же! Ты отравишься!

Это было выше его разумения, я торопился проглотить палец, грубо его оттолкнул:

— Уходи! Оставь меня! Это больше тебя не касается…

Мы дрались. Когда палец полностью прошел по моему горлу, я почувствовал, как меня охватывает покой. Систу ослабил хватку, худшее для него уже состоялось. Ему стало весело. Он пошел забрать платок с оставшимся пальцем и спрятал его в кармане:

— А вот этот вот, — завопил он, — я не позволю тебе съесть, эдакий ты обжора! Или же… тебе надо будет в самом деле его заслужить!

Он танцевал вокруг меня, чтобы раззадорить.

Я кинулся к его карману. Мы переругивались, как дети. Систу радостно захохотал:

— Он чокнутый! Я люблю тебя! Ты чокнутый!

Он отталкивал меня и при этом быстро, заискивая, целовал мне голову. Я чувствовал во рту его мерзкий вкус и слышал, как он говорит, что любит меня. Он был во мне, мне больше нечего было ему сказать.