— В таком случае, — сказал Мейсонье, — Фюльбера расстреливать нельзя.

— Это еще почему? — с вызовом спросил Тома.

— Надо постараться взять власть, не проливая крови.

— Тем более крови священника, — добавил я.

— Он не священник, а самозванец, — сказал Тома.

— Неважно, поскольку есть люди, которые ему верят.

— Допустим, — согласился Тома. — Но я все равно не пойму, к чему весь этот розыгрыш. Это же просто несерьезно, балаган какой‑то!

— Пускай балаган. Но зато моя затея преследует совершенно конкретную цель: вынудить Фюльбера разоблачить себя как сообщника Вильмена перед всеми ларокезцами. А он сделает это с тем большим цинизмом, что воображает, будто сила на его стороне.

— А дальше что?

— А то, что это признание будет служить уликой против него, когда мы устроим ответный суд — над ним самим.

— И не осудим его на смертную казнь?

— Поверь мне, я сделал бы это с величайшей охотой, но тебе уже объяснили‑это невозможно.

— Что же тогда?

— Не знаю, может, осудим на изгнание.

Тома остановился, мы остановились тоже, и подождали, пока повозка отъехала подальше.

— И ради этого, — заговорил он тихим, негодующим голосом, — ради того лишь, чтобы его изгнать, ты готов доверить свою жизнь четырем парням, про которых ровным счетом ничего не знаешь? Четырем вильменовским головорезам!

Я посмотрел на него. Наконец‑то я понял, почему он так ополчился против моего «балагана». По сути,причина та же, что у Жаке. Он просто боится за меня. Я пожал плечами. На мой взгляд, я не рисковал ничем. Со вчерашнего дня Эрве и Морис могли нас предать десятки раз. Но не предали, а сражались бок о бок с нами. А двое пленников мечтают лишь об одном — чтобы их как можно скорее приняли в нашу общину.

— У них ведь будет оружие, а у тебя нет.

— У Эрве и Мориса будут винтовки с полными обоймами, у Бюра и Жанне — незаряженные. А у меня есть вот что.

Я вынул из кармана маленький револьвер, принадлежавший еще дяде, — я прихватил его из ящика стола, когда переодевался. В общем‑то игрушка. Но так как после стычки у берегов Рюны я привык всегда ходить с ружьем, я чувствовал себя без оружия как бы раздетым. И я понял, что, несмотря на игрушечные размеры револьвера, при виде его Тома успокоился.

— А я считаю, — сказал Мейсонье, который со всех сторон, и так и эдак, обмозговывал мой план, — мысль дельная. Раз Жозефы и Газеля в замке нет, ларокезцы не знают, что Фюльбер спелся с Вильменом. А согласившись тебя осудить, он сразу себя перед ними разоблачит. Вот в чем суть, — повторил Мейсонье вдумчиво и веско. — В общем, затея дельная. Заставить врага саморазоблачиться.

Глава XVIII

«Суд» надо мной должен был состояться в капелле замка, так как церковь нижней части города сгорела в День происшествия. В былые времена в этой капелле по воскресеньям служил мессу священник, друг Лормио, и на эту службу в знак особого благорасположения приглашались именитые жители Ла‑Рока и его окрестностей. С женами и детьми они составляли круг избранных, человек в двадцать. В семействе Лормио не принято было делить бога с кем попало.

Я уже говорил, что замок в Ла‑Роке был построен в эпоху Ренессанса, то есть, по понятиям мальвильцев совсем недавно, но капеллу возвели еще в XII веке. Это был узкий продолговатый зал, его своды с нервюрами опирались на столбы, а те в свою очередь — на очень толстые стены, прорезанные рядом окон ненамного шире бойниц.