Наш мальчуган принимал участие в общей тяжкой работе. Каждый день он приносил немного топлива. Речь уже не шла о том, чтобы просить милостыню — чему он был несказанно рад. С грехом пополам уголь в очаге загорался, давая жаркое дымное пламя, которым и приходилось довольствоваться. Вся школа, дрожавшая в своих невообразимых лохмотьях, теснилась вокруг очага — те, кто постарше и посильнее, оказывались на лучших местах, разумеется, а в это время ужин постепенно закипал в чугунке. И какой ужин!… Корки хлеба, картофельные очистки, несколько костей с остатками мяса… Омерзительное варево, в котором редкие пятна жира заменяли добрые куски сала в наваристом бульоне.

Само собой разумеется, что Малышу никогда не находилось места у огня и очень редко доставалась миска варева, которое старуха предназначала старшим. Они набрасывались на еду как голодные собаки и, не колеблясь, показывали клыки, чтобы защитить свою скудную порцию.

К счастью, Грип спешил увести мальчугана в конуру, где отдавал ему лучшее из того, что приходилось на его долю из ежедневного рациона. Само собой разумеется, что света наверху не было. Однако, забившись в солому и тесно прижавшись друг к другу, приятелям удавалось согреться и наконец заснуть; а сон, быть может, лучше пуховых одеял. Ведь он дает силы и надежду!

Кроме того, достойный джентльмен из «Королевской гостиницы», увидев, как плохо одет Грип, отказал ему свою вязаную фуфайку, еще в очень приличном состоянии.

Не подумайте, что Грип предназначал ее для собственного пользования. Нет-нет! Он думал только о Малыше. Ведь как было бы здорово иметь под лохмотьями такую прекрасную фуфайку!

«Он будет в ней как барашек в своей шерстяной рубашке!» — говорила себе эта добрая душа.

Однако «барашек» совсем не желал, чтобы Грип пожертвовал фуфайку ему. Завязалась оживленная дискуссия. Но в конце концов все уладилось к взаимному удовольствию.

Действительно, джентльмен был весьма объемист, и в его фуфайку Грипа можно было завернуть дважды. Кроме того, джентльмен был высок, и в эту фуфайку Малыша можно было завернуть с головы до пят. Следовательно, если бы удалось использовать и длину и ширину фуфайки, то ее вполне можно было бы перекроить в расчете на обоих друзей. Просить старую пьяницу Крисс распороть и перешить фуфайку было все равно, что попросить ее бросить курить трубку. Поэтому, запершись в каморке, Грип сам принялся за работу, призвав на помощь все свое умение. Сняв мерку с ребенка, он сработал настолько ловко, что тот стал обладателем прекрасной шерстяной курточки. Что касается его самого, то он выкроил жилет, — правда, без рукавов, но все-таки жилет, а это уже что-то.

Само собой разумеется, Малышу был дан совет спрятать курточку под лохмотья, с тем чтобы ее не смогли заметить остальные. Ведь эти мерзавцы скорее разодрали бы ее на клочки, чем оставили Малышу. Малыш так и сделал, и в период зимних холодов он сумел по достоинству оценить чудесное тепло своей обновы.

И тем не менее среди снежных бурь, преодолевая замерзшие потоки, вдоль улиц и на больших дорогах, несчастным оборванцам ежедневно приходилось бродить в поисках добычи для школьных нужд. Увы, уже нечего стало собирать на мостовых. Единственное, что теперь оставалось, так это бродить по домам.