— Ну, тогда поспешим, иначе нас здесь сразу накроют, — решительно произнес мальчик и зашагал быстрее, увлекая за собою Марго.

Раздался новый свисток полицейского, а за ним второй, третий… Кто-то спешил сзади, нагоняя детей.

Та часть города, где находились сейчас наши юные уличные артисты, изобилует пустырями, глухими закоулками и безлюдными улицами. В один из таких переулков свернул Иванка со своей спутницей. Затем они повернули еще за угол и очутились подле строившегося дома, окруженного лесами.

Было около двенадцати часов дня. Рабочие отсутствовали: очевидно, пошли обедать; на постройке не было ни души.

— Сюда! — скомандовал Иванка и прыгнул в нижнее окно, вернее, отверстие окна строившегося дома.

Малютка Марго последовала за ним. Здесь они оба притаились за кучей стружек и кирпичей.

Свистки замолкли. Погоня, по-видимому, пробежала мимо.

— Слава Богу, спасены! — с облегчением вздохнул Иванка. — Только теперь надо смотреть в оба. Братом и сестрой не всюду называться станем, а то и впрямь, какой же я тебе брат, когда я ни слова не скажу по-французски. Того и гляди, узнают и заберут. Ну, а теперь отдохнем и подкрепимся. — Иванка стал вынимать из кармана скудные запасы провизии: хлеб, вареные яйца, купленные в лавочке, и колбасу.

Иванка и Марго плотно поели, накормили обезьянку и дали ей полакомиться сахаром, всегда имевшимся в самом ограниченном количестве в кармане Иванки. Потом они прислонились к стене и собрались вздремнуть немного, вспоминая, что злая барыня дала им целый двугривенный, на который они все трое славно поужинают где-нибудь в дешевой столовой. Но через несколько минут послышались приближающиеся голоса рабочих, возвращавшихся с обеда.

Незаметно выскользнули дети из глубины строящегося здания и побрели по самым отдаленным закоулкам, то и дело опасливо поглядывая по сторонам.

Глава XXXV

Невольная разлука. Мастерская бумажных цветов

Прошло еще несколько недель. Окончилась осень, незаметно наступила зима. Дождь и слякоть сменились снегом, метелями и морозами.

Иванка, Марго и Яшка совсем выбились из сил. За эти несколько недель они наголодались вдоволь. Всюду окна были наглухо закрыты, замазаны. Двойные рамы мешали слушать пение Марго, и заиндевевшие стекла не позволяли видеть забавные штуки Яшки. Никто и не пытался бросить нм копенку, не желая открывать в мороз форточку.

Продрогшие, измученные, голодные бродили по улицам окраин Петербурга Марго и Иванка, заходя то в тот, то в другой двор и нигде не находя желанного заработка.

Они оба заметно осунулись и похудели. Осунулся и бедняга Яшка, не привыкший к стуже. Жалобно и грустно смотрели его круглые глазенки, и исхудалые лапки-руки моляще протягивались к прохожим.

Марго не могла без слез смотреть на обезьянку. Она часто брала ее у Иванки, согревала своим дыханием и делилась с нею последним куском.

Теперь в душе девочки гасли последние надежды. Она уже не верила в то, что увидит когда-нибудь Париж. Это казалось ей таким счастьем, о котором она не смела теперь и мечтать.

Голос ее совсем охрип от холода. Личико сделалось красным, неузнаваемым. Теперь уже никто не хотел слушать ее песен. Да и не могла она петь. Единственным кормильцем был теперь Яшка, который своими уморительными штучками привлекал иногда прохожих, протягивавших Иванке, кто сколько.

— Нет, я больше не могу идти… И рада бы, да не могу… Я так стесняю тебя, Иванка, оставь меня на улице… Полицейские подберут меня и отвезут куда-нибудь… Ты видишь, я едва передвигаю ноги и только мешаю тебе. Когда я могла петь и помогала тебе зарабатывать, я не думала расставаться с тобой. Но теперь я тебе только в тягость. Оставь же меня, Иванка, мне холодно, я измучена, я голодна… Я не могу больше ходить.