При воспоминании об этих словах Мамай ухмыльнулся: «Пока они соединятся, да пока подумают, как лучше ударить, он уже успеет разбить войско князя. И тогда все трофеи достанутся ему одному, а воины, передохнув после кровавой битвы, не встречая более сопротивления, пройдут по Руси. Имя его, Мамая, запомнят потомки». Грудь хана распирало от гордости.

Однако погода по-осеннему начала портиться. От речушек, ручьёв и рек стала подниматься серая мгла, и вскоре густой туман окутал построившиеся для боя войска.

Мамай проехал на Красный холм. Огромный, с десятую долю фарсанга, он возвышался над местностью. Но и с него ничего не было видно вокруг, только водянистая мгла.

На холме уже поставили шатёр, рядом стояли сигнальщики с бунчуками, барабанщики армянские, трубачи татарские, литаврщики генуэзские. Тут же, верхом на конях восседали мурзы из свиты.

Взошло солнце, едва проглядывающее тусклым жёлтым пятном над горизонтом. Но проклятый туман не рассеивался. Начало парить. Воины в войлочных поддоспешниках под броней начали потеть. На доспехах стали собираться капельки влаги.

Лучники убрали луки в сагайдаки, закрыли колчаны со стрелами. Для лучника влага — беда, нет ничего хуже.

Время шло, а туман всё не рассеивался.

Со стороны войск Дмитрия раздавался шум, какой бывает, когда воины занимают или уже заняли свои места и готовятся к бою.

Туман мешал обеим ратям.

Часам к десяти подул лёгкий ветерок, и верхняя часть тумана стала рассеиваться. Сверху проглянуло солнце, начало понемногу пригревать, и через час туман полностью рассеялся.

Взору рядовых воинов и мурз предстало стоящее перед ними войско противника. Рядовые конники видели перед собой только сторожевой и передовой полки, радуясь в душе малочисленности врага. Сам же Мамай, находясь на холме и сидя верхом на лошади, видел дальше и был удивлён. Перед ним, на половину фарсанга от его войска стояла плотная стена ратников. Влево и вправо, на двадцать полётов стрелы, половину фарсанга занимала конница русских.

Воинов было много, даже очень много.

В первые минуты после того, как хан смог обозреть врага, он даже растерялся, придя в шок от увиденного. Откуда у Дмитрия такое войско? Судя по щитам, наёмников у Москвы нет. Неужели вся Русь поднялась? У Мамая мелькнула малодушная мысль — надо было брать дань с Москвы, как это делали его предки, а не воевать. Но отступать было уже поздно. Уйди он сейчас, без боя — и опозорится на всю жизнь. Да ему и не дадут потерять лицо. Любой из мурз свиты просто срубит ему голову. Ведь половина из его свиты подкуплена купцами фряжскими — это Мамай знал хорошо. В его, Мамая, поход на Русь вложены большие деньги крымских колонистов. Даже если он уйдёт отсюда живым, спрос будет серьёзный и строгий.

Мамай вздохнул, его охватило неясное пока чувство беды. Он поднял вверх руку. Трубы коротко взревели, барабаны начали выбивать мелкую частую дробь. Это был сигнал «приготовиться».

Ратники вытащили из ножен сабли, другие — из петель у седла копья. Лучники достали луки, наложили на тетивы стрелы. И хан опустил руку, указывая вперёд.

Сигнальщики опустили бунчуки конных туменов. Конница начала разбег. Застоявшиеся кони рвались вперёд, но уж больно ноша была тяжела, бронь и оружие всадников сдерживали ход.

Поле сразу затянуло пылью, но Мамаю с холма было хорошо видно, как навстречу его коннице начала разбег конная рать русских.

Глаза хана в предвкушении жестокого побоища разгорелись. Он нервно мял в руках камчу. Без малого три тумена конницы неудержимой лавой летели на русских. Слышался тяжкий гул, земля сотрясалась. До столкновения оставались мгновенья.

Удар! Слились воедино звон оружия, столкнувшихся коней, их ржание, крики дерущихся и стоны раненых. Из-за пыли, некоторое время висевшей облаком над местом сшибки, ничего не было видно.

Наконец пыль осела, и Мамай с радостью увидел, как от передового отряда русских осталась лишь малая горсточка, а его воины рвутся вперёд.