|
— Да и люди были проще. Мамки тоже были сердечнѣе. А наша мамка Еликанида — да это ужасъ, что такое! Поговорите вы съ ней… О, она особенная. Я мученица съ ней… Да не я одна, а и мужъ… Вы знаете загадку — волкъ, коза и капуста? Какъ перевезти черезъ рѣчку козу, чтобы ее волкъ не съѣлъ и чтобы она капусту не съѣла? Вотъ это точь-въ-точь наша мамка Еликанида. Отпустить ее гулять одну на улицу невозможно. Она будетъ съ каждымъ мужикомъ, съ каждымъ солдатомъ лясы точить или зайдетъ въ мелочную лавочку и нажрется тамъ чего-нибудь самаго вреднаго, въ родѣ соленыхъ груздей. А отпустить ее въ сопровожденіи лакея Павла — что-же это такое будетъ! Вы знаете, маменька, въ нее вся наша мужская прислуга влюблена. Швейцаръ, пожилой человѣкъ — и тотъ… Даже дворники — и тѣ… Всѣ, всѣ, однимъ словомъ.
— Странно… — покачала головой маменька. — Но мнѣ кажется, что тутъ только у страха глаза велики… Очень ужъ ты того… — Нѣтъ, маменька, вы не знаете. А я ужъ наблюдала за ней. Натирали тутъ у насъ полы полотеры… Ну, что такое полотеры? А она между ними земляка нашла. Зубы скалитъ, глазами блещетъ, а сама — тра-та-та, тра-та-та… Какъ ее выпустишь по улицѣ погулять для моціона? Ну, вотъ искусственный моціонъ и дѣлаю ей съ гирями. Каждый мужикъ для нея что-то въ родѣ того, что для нашихъ музыкальныхъ психопатокъ модный теноръ. Она къ каждому мужику готова броситься на шею. Екатерина Васильевна удваивала и утраивала надзоръ за мамкой, но это ни къ чему не привело. Не прошло и недѣли, какъ Екатерина Васильевна поѣхала въ Гостиный дворъ за покупками. Дѣло было передъ обѣдомъ. Сдѣлавъ закупки, она заѣхала за мужемъ въ департаментъ и домой вернулись они вмѣстѣ. Пріѣхавъ домой, Екатерина Васильевна подождала, пока она согрѣлась послѣ мороза, и тотчасъ-же бросилась въ дѣтскую къ ребенку. Мурочка лежалъ въ кроваткѣ и спалъ, а мамки Еликаниды не было около него. — Гдѣ мамка? — тревожно спросила она бонну. Бонна улыбнулась угломъ рта и отвѣчала: — Ушла. — Куда ушла? — Можете вы думать, сударыня, въ дворницкую убѣжала. Пришелъ какой-то ея землякъ. Въ кухню его не пустили. Онъ въ дворницкую… Дворникъ увѣдомилъ Еликаниду черезъ парадную лѣстницу, что землякъ ждетъ ее въ дворницкой, и она убѣжала. Екатерина Васильевна поблѣднѣла и схватилась за сердце. — Спирту… воды… Скажите мужу… Ахъ, ахъ!.. Капель… А ее вернуть!.. Послать… привести домой… Господи, что-же это такое! — стонала она и опустилась на стулъ въ изнеможеніи. А Колоярову о кормилицѣ ужъ докладывалъ лакей Павелъ. — Никакой возможности не было ее удержать, ваше превосходительство… Какъ съ цѣпи сорвалась… Словно удила закусила… Выскочила на парадную лѣстницу и въ одинъ моментъ… Я ужъ бѣгалъ въ дворницкую… А тамъ два мужика и баба… Земляки… Зову — не идетъ. — Сейчасъ привести ее!.. Сказать, чтобъ не медля шла! Или я самъ за ней явлюсь! — кричалъ Колояровъ. — Силой привести домой. Лакей побѣжалъ за Еликанидой. Пришла къ Колоярову бонна и сказала ему: — Пожалуйте, Бога ради, къ барынѣ. Ей дурно. Она въ дѣтской. Колояровъ поспѣшилъ въ дѣтскую. Тамъ ужъ около Екатерины Васильевны возилась горничная съ флакономъ спирта и разсказывала: — Цѣлая орда гостей къ ней въ кухню явилась: два мужика, баба, солдатъ… Поваръ не пускаетъ. Ругаются… — Ахъ, и солдатъ! — взвизгнула барыня… — Базиль, мы должны что-нибудь предпринять рѣшительное. — А ужъ потомъ дворникъ вызвалъ ее на парадную лѣстницу, — продолжала горничная. |
