Но это была неправда. При дневном свете всё выглядело так же ужасно, если не ещё ужаснее. Ванная на втором этаже была выдержана в жёлтых и коричневых тонах и так своеобразно украшена цветочками, что уже чистка зубов вызывала мигрень.

– Я позвоню сейчас папе и скажу, чтобы он меня забрал! – закричала Нелли в десятый раз с шести часов. Она уже попыталась послать всем своим подружкам смс-ки, но даже в саду не было сети, что привело к ужасным вспышкам неистовства. В промежутках между криками она слушала в своей комнате рок-музыку на полной громкости.

Я попыталась приготовить в кухне завтрак, но Лоренц, хотя и разморозил холодильник, не забил его продуктами. Не было даже кофе. Я нашла только коробочку мятного чая и заварила его целый чайник. По крайней мере Юлиусу голодание не повредит.

– Как только откроются магазины, мы пойдём вовсю закупаться, – пообещала я.

– Но я ужасно голодный, – сказал Юлиус, снова бодрый и здоровый.

– И я успею умереть с голоду, – пробрюзжала Нелли. – Почему ты раньше не подумала о том, чтобы обеспечить нас едой, ты, кукушкина мать?

Потому что кукушкина мать до вчерашнего вечера не знала, что сегодня утром она проснётся в кошмаре красного дерева с пустым холодильником.

Наконец рассвело. Дневной свет не улучшил впечатления от обстановки.

– Окей, – сказала я, не в силах больше выносить брюзжания Нелли. – Сейчас ты можешь позвонить отцу. – Я рассердилась, что не позволила Нелли ещё в шесть утра выдрать его из постели. Но подобного рода предупредительность глубоко укоренилась во мне: по воскресеньям и праздничным дням папа должен выспаться.

Лоренц, похоже, отказался забрать Нелли, потому что она довольно скоро швырнула обтянутую парчой трубку бабушки Вильмы на телефонный столик и прокричала:

– Нет, ты хочешь поговорить с мамой! Мама! Папа хочет с тобой поговорить! – По лестнице красного дерева она разъярённо побежала в свою комнату и так хлопнула дверью, что весь дом затрясся.

У меня было подозрение, что Лоренц совсем не хочет со мной разговаривать.

– Ты мне мешаешь! – рявкнул он на меня. – В чём дело? Вы выехали меньше двенадцати часов тому назад, а Нелли уже хочет въехать ко мне обратно!

– Вот именно, – сказала я. – Она, видимо, унаследовала твой чувствительный вкус, потому что у неё аллергия на обстановку бабушки Вильмы. И твои плакаты не кажутся ей классными. Я, кстати, не знала, что ты так сильно протестовал против атомных электростанций.

– Сейчас это твой дом, ты можешь менять там всё, что тебе не нравится, – сказал Лоренц. – Включая мои плакаты. Оооо да!

– О нет, – ответила я. – Что, чёрт побери, ты делал здесь все эти недели, Лоренц? Полировал красное дерево? Даже холодильник пустой! В отличие от шкафа с одеждой бабушки Вильмы. И шкафа с пластинками. Оперные арии для тенора и баритона из семидесятых годов. Просто классно.

Лоренц молчал.

– Лоренц, ты у аппарата?

– Но ненадолго! – Было такое впечатление, как будто он разговаривает с полным ртом. – Поскольку ты предпочла спрятаться у своих родителей, то ты вряд ли можешь сейчас жаловаться на обстановку.

Хаха, и ещё как могу!

– Лоренц, ты мне пообещал оборудовать для нас дом. Оборудовать означает, что в нём можно жить. Но ты просто добавил весь наш хлам плюс то, что ты не захотел иметь у себя, к хламу твоей матери.

Лоренц резко зачмокал.

– Что ты там делаешь? Лоренц?

– Что такое?

– Почему ты не убрал всё в доме, как обещал?

– Я выволок из дома кучу ящиков, можешь спросить у Нелли! – ответил Лоренц.