Н-да, если бы это было так просто.

– Но мы ведь и не ругались, дорогая, – сказала я, пытаясь говорить успокаивающе, убедительно и по-взрослому.

– А что тогда? – продолжала кричать Нелли. – У папы есть другая?

– Не-ет! – произнесла я веско, точно как Лоренц.

– А почему он тогда больше тебя не любит?

Я пожала плечами.

– Знаешь, чувства могут иногда…

– Ах, фак! – выкрикнула Нелли и начала рыдать. – Я не хочу переезжать в эту мещанскую халупу в пригороде! Я считаю дерьмовым, что ты ничего не предпринимаешь! Вы портите мне жизнь!

Но что я должна была предпринять? Решение Лоренца было непоколебимо. Он не стал терять времени и проинформировал всех наших друзей, знакомых и родственников о предстоящем разводе. Они были удивлены, хотя и не так, как я. Такое случается и в лучших семействах.

Все были очень дружелюбны и нейтральны. Нейтральное поведение в данном случае можно теоретически посчитать корректным, но нейтралитет – это не совсем то, что может пойти на пользу в конкретной ситуации. Я скажу даже больше: нейтральные друзья – это не друзья. Если бы у меня не было Труди, я бы чувствовала себя так одиноко, как никогда.

Труди, которую, собственно, звали Гертруда, была единственной из моих знакомых, которая не была «правильной», во всяком случае, по понятиям Лоренца. Я познакомилась с ней в университете, когда через два года после рождения Нелли я попыталась закончить учёбу (чего я, заметим, так и не сделала). У Труди, выражаясь языком Лоренца, были не все дома, она верила в духов и инопланетян и знала все свои многочисленные прошлые жизни. Она была прекрасной студенткой-психологиней, лучше всех закончила семестр и выбросила на ветер два прекрасных предложения работы, потому что они «не очень хорошо ощущались». С того времени она закончила целый ряд таинственных, дорогущих курсов, которые позволили ей воспринимать артерии воды и электромагнитные поля, утихомиривать духов природы и анализировать ауру старой автомобильной покрышки. Не считая всего этого, она была действительно хорошей подругой – из тех, кому можно позвонить в четыре утра, если нужна помощь.

Труди единственная повела себя не нейтрально, она обняла меня и сказала:

– Лоренц – старый ублюдок, Конниляйн. Я такое сто раз видела среди моих знакомых. Это кризис среднего возраста. Это нормально, когда мужики в этот период уходят из семьи и меняют жену на молоденькую. А свой вольво – на порше кабрио. Поэтому я и не вышла замуж.

– Но у Лоренца никого нет, – сказала я. Правда, вольво у него был.

Труди смотрела недоверчиво.

– Я вполне уверена. Моё чувство никогда меня не обманывает.

– Он больше меня не любит, это всё, – сказала я. – И от этого почему-то ещё хуже.

– Какой болван! – Труди обняла меня за плечи и выдала целый ряд банальностей, которые в подобные моменты выслушиваются охотнее всего. – Он тебя не заслуживает. Я всегда считала, что вы, собственно, совершенно не подходите друг другу. И посмотри с положительной стороны: если в жизни захлопывается одна дверь, то всегда открывается другая. Кто знает, что готовит тебе судьба. У тебя сейчас начинается большое приключение, разве это не здорово? Если у Лоренца другая, мы для тебя тоже найдём другого. Лучшего. Это будет проще простого, при твоей-то внешности. Только будет сложно найти кого-то выше тебя. Ничего не могу поделать, я в таких вещах старомодна. Если в наше время мужчины не умнее нас, значит, они должны по крайней мере превосходить нас телесно. Ах, это будет прекрасно: в тридцать пять можно совершенно иначе наслаждаться жизнью одиночки.

Но я не хотела никакой жизни одиночки.

– Труди, – сказала я веско.